Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века

Общественная кампания в защиту Бейлиса развернулась после предъявления ему официального обвинения весной 1912 года. Первый шаг предпринял Натан, организовав публикацию первого открытого письма, осуждающего «позорную ложь» кровавого навета. Под письмом, напечатанным 19 марта 1912 года, стояли подписи ведущих немецких, австрийских и датских религиозных деятелей, ученых, политиков и писателей, в том числе Герхарта Гауптмана, которому как раз предстояло получить Нобелевскую премию по литературе, и романиста Томаса Манна. Через десять дней во Франции вышло следующее открытое письмо с порицанием «абсурдного» и «клеветнического» обвинения против Бейлиса и за подписью ста пятидесяти видных деятелей, включая будущего лауреата Нобелевской премии по литературе Анатоля Франса. Тексты обоих писем были составлены с дипломатической точки зрения безупречно: авторы немецкой версии обращались к человечеству в целом, призывая к действиям во имя цивилизации, а французская версия была написана в интонациях коллег, дающих совет союзнику, которого они высоко ценят, и предусмотрительно называющих себя «друзьями России».

Открытое письмо, опубликованное на страницах лондонской Times, подписали почти двести сорок знаменитостей. В их числе были архиепископы Кентерберийский и Йоркский, примас Ирландии, спикеры палаты общин и ведущие члены парламента, в том числе лидер Лейбористской партии Джеймс Макдональд, многочисленные профессора Оксфордского и Кембриджского университетов и известные писатели, такие как Томас Харди, Герберт Уэллс, Бернард Шоу, Артур Конан Дойл.

Хотя подписавшиеся под письмом заявили, что ими «движут самые искренние дружеские чувства по отношению к России», эти слова не смягчили реакцию российского правительства. Десятого мая 1912 года Барон Гейкинг, российский генеральный консул в Лондоне, с негодованием отозвался на опубликованное в The Times письмо. «Обвинение в ритуальном убийстве вовсе не направлено против иудаизма и еврейского народа в целом, — писал Гейкинг, — а только против обвиняемого, принадлежащего, как полагает следствие, к малочисленной тайной секте, доводящей учение Талмуда до крайности ритуального убийства». Он настойчиво подчеркнул: «Не следует смешивать тайную секту с евреями в целом». Но, защищая честь своего государства, барон невольно раскрыл карты. Он, очевидно, не знал, что на данном этапе подозреваемого формально не обвиняли в ритуальном убийстве; напротив, отказываясь от свидетельств экспертов по иудаизму как не относящихся к делу, суд показал, что придерживается иной точки зрения.

«…Процесс несомненно окончится оправданием обвиняемого за невозможностью фактически доказать его виновность в совершении приписываемого ему преступления», — писал 19 апреля киевский губернатор А. Ф. Гирс в Министерство внутренних дел. Однако снять с подозреваемого обвинение он не предлагал. Его беспокоили сроки судебного разбирательства. Выборы в Думу были намечены на осень. При любом решении суда он опасался беспорядков, расправы, погромов и советовал отложить суд до завершения выборов. Министр юстиции Щегловитов принял его предложение.

В итоге суд начался лишь осенью следующего года. Отсрочка изменила характер дела, обеспечив всем участникам запас времени. У обвинения появилось время, чтобы сфабриковать новые улики. У Веры Чеберяк — чтобы плести интриги. А у Марголина и Бразуля, к которым теперь присоединился и Красовский, — время перейти в наступление.

В марте 1912 года Красовский вернулся в Киев. Предшествующей осенью он со смешанным чувством горечи и облегчения умыл руки, оставив это дело. Но когда его уволили с должности станового пристава в провинциальном городе, он для себя решил, что его судьба, как и судьба Бейлиса, зависела от разоблачения истинных убийц Андрея Ющинского.

Красовский с самого начала считал, что за неимением вещественных доказательств единственный способ раскрыть преступление — выудить у кого-то признание. Но как этого добиться? Он больше не был полицейским, не мог арестовать подозреваемого, привлечь его к делу и допрашивать в надежде, что тот проговорится. Ему оставалось лишь хитростью заставить одного или нескольких преступников сознаться.

После того как его официально назначили адвокатом Бейлиса, Марголин действовал более осмотрительно, чем раньше, держась на расстоянии от расследования. При скрытой поддержке Марголина Красовский и Бразуль начали совместную работу, что, правда, давалось им нелегко. У сыщика оставались сомнения по поводу журналиста. При встрече Красовский в пух и прах разнес Бразуля за то, что тот, не посоветовавшись, оповестил всех о своей несообразной теории, обвинив в преступлении слепого Мифле. (На самом деле Красовский забыл, что несколько месяцев тому назад отмахнулся от Бразуля, когда журналист предложил ему сотрудничать.) Теперь Бразуль наконец сам понял, что Вера Чеберяк не просто располагает ценными сведениями об убийстве, а сама к нему причастна.