Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века

Обвинительный акт по делу Бейлиса является не обвинением этого одного человека, это есть обвинение целого народа в одном из самых тяжких преступлений, это есть обвинение целой религии в одном из самых позорных суеверий.

<…> Увы, не надо быть юристом, надо быть просто здравомыслящим человеком, чтобы понять, что обвинение против Бейлиса есть лепет, который мало-мальски способный защитник разобьет шутя.

Шульгин с гневом обрушился на прокурора палаты Георгия Чаплинского. Рискуя навлечь на себя обвинение в клевете, он заключил:

…Мы утверждаем, что прокурор Чаплинский запугал своих подчиненных и задушил попытку осветить дело со всех сторон.

Шульгин прямо обвинил власти в подтасовке фактов с целью погубить невиновного. По всей империи газеты перепечатывали выдержки из его статьи. В деле Бейлиса наконец нашелся человек, сказавший: «Я обвиняю». В отличие от знаменитой статьи Эмиля Золя в защиту Дрейфуса, она не породила целое движение в защиту обвиняемого. Но оказала огромное влияние на мнение образованной публики.

После выхода статьи Шульгина давление на прессу многократно усилилось: репрессиям подверглись сто две газеты. Были арестованы шесть редакторов, конфисковано тридцать шесть выпусков различных газет, три газеты закрыли на время процесса, сорок три оштрафовали на общую сумму 12 850 рублей. Наказания, назначаемые за «попытку возбуждающе влиять на общество», противоречили закону, так как материалы, за которые пресса подвергалась преследованиям, не содержали никаких следов «возбуждающего влияния», и в частной переписке царские чиновники это признавали. К тому же меры взыскания были бессистемными и неэффективными. (В самом деле — чего власти думали достичь, оштрафовав одного из редакторов «Речи» В. Д. Набокова на сто рублей?) Атака на прессу составляла часть более широкой — и по большей части тщетной — попытки призвать общество к порядку. Россию захлестнула новая волна забастовок — им предстояло продолжаться еще одиннадцать месяцев, пока не прозвучат выстрелы Первой мировой войны. Бесчисленные группы бастующих рабочих требовали освобождения Бейлиса. В Варшаве полиции пришлось разгонять рабочую демонстрацию, собравшую несколько тысяч человек. В Вильне, Риге, Минске начались забастовки еврейских рабочих в поддержку Бейлиса. По всей России студенты устраивали протесты. Правые студенты Петербургского университета, последовав примеру Шульгина, опубликовали письмо, где заявили, что, считая евреев «вредной нацией», вынуждены протестовать против «несправедливых обвинений в ритуальном убийстве».

Отдельные случаи насилия по отношению к евреям все же имели место, но в целом властям, стремившимся не допустить беспорядков, удалось предотвратить попытки отомстить евреям.

На четвертый день, 28 сентября, когда один за другим выходили давать показания не имевшие никакого отношения к делу свидетели, судья вызвал Михаила Наконечного, одного из самых убедительных свидетелей защиты и, пожалуй, единственного, кого сторонники Бейлиса могли с полным правом назвать героем.

Сапожник Наконечный по прозвищу Лягушка, отец семерых детей, жил неподалеку от Бейлиса, на противоположном конце того же двора, где стоял дом Чеберяков. Он сделал для оправдания Бейлиса больше остальных свидетелей. Два года назад, услышав, что фонарщик Казимир Шаховской показывает против Бейлиса, он сообщил властям, что слышал, как тот клялся «пришить Менделя к делу». Сам Шаховской признал, что, обличая его, Наконечный говорил правду. Высокий и опрятный Наконечный нисколько не походил на лягушку. Помимо основного ремесла, он выполнял функции своего рода поверенного для бедных: писал за неграмотных прошения и давал им советы по заключению сделок. Все, кто его видел, говорили, что он производил впечатление человека порядочного и искреннего.

Замысловский, обвинитель и видный депутат Думы, попытался сбить сапожника из Лукьяновки с толку или хотя бы заставить нервничать, но Наконечный был не из тех, кого можно запугать. Он легко парировал нападки и ехидные реплики.

Наконечный оказал защите неоценимую услугу, впервые четко объяснив, почему история о том, как Бейлис схватил и потащил Андрюшу, противоречит здравому смыслу. Когда Замысловский упомянул эту версию, Наконечный почти закричал: «Если бы это случилось, все дети подняли бы такой крик, что не прошло бы и часа, как все мы, вся улица наша, уже знали бы об этой пропаже мальчика…»