Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века

Утром на седьмой день суда председатель вызвал Анну Захарову по прозвищу Волкивна, и в зал, еле волоча ноги, вошла толстая, обрюзгшая старуха, одетая в лохмотья. По свидетельству Шаховской (в одной из версий), Анна утверждала, что видела, как мужчина с черной бородой тащил Андрея. Давая показания под присягой, Волкивна отрицала, что видела или говорила что-либо подобное:

— Что вы знаете по этому делу?

— Ничего не знаю…

— Вы выпиваете?

— Немножко выпиваю. (Смех в публике.)

— Вас сыщики допрашивали?

— Да, я сказала, что ничего не говорила, ничего не знаю…

Показания получились такими, как если бы перекрестный допрос вела защита, хотя все вопросы, кроме самого первого, задавал прокурор. За время допроса Волкивна под хохот публики дважды направлялась куда-то со свидетельского места, но пристав возвращал ее обратно. Раздраженный Виппер скомкал допрос. Защита отказалась задавать вопросы, не видя в этом необходимости. После допроса Волкивны корреспондент лондонской The Times писал:

Итак, испарилось последнее свидетельство против Бейлиса из тех, что обвинение по крупицам наскребло среди воров и пьяниц, и немыслимо, чтобы правительство империи позволило этому тошнотворному процессу продолжаться.

Зритель, не веря своим глазам, уже имел все основания спросить не только о том, как дело может продолжаться, но и как обвинение может вести его, неизбежно давая повод к насмешкам. Обвинители были далеко не глупыми людьми. За процессом внимательно наблюдал министр юстиции Щегловитов, который при всех своих недостатках оставался весьма искушенным юристом. Все формальные юридические процедуры в российской судебной системе строго соблюдались; важных свидетелей допросили заранее, иных по несколько раз. Обвинение знало, что будут говорить Волкивна и Шаховские, и тем не менее опиралось на их показания.

В конфиденциальных беседах министр юстиции Щегловитов не раз признавал его шаткость, но о прекращении дела не было и речи. На слабость улик против подсудимого министр смотрел лишь как на задачу, которую надо решить. Его беседы с другими людьми примерно за год до начала процесса показывают, как он постепенно нащупывал оригинальное и изощренное решение.

Где-то в середине или конце 1912 года, когда Щегловитова особенно одолевали сомнения, он встретился со старым знакомым, чиновником Владимиром Тальбергом. Последний упрекнул министра в том, что тот поддерживает дело, выстроенное «на крайне шатких основаниях», и Щегловитов не спорил с его оценкой — но заявил, что, как он убедился «из собственного опыта», даже «самые безнадежные» дела порой «благодаря случайностям, а главное — благодаря талантливости председателя и прокурора» заканчиваются обвинительным приговором. Иными словами, он рассчитывал на предубежденность судей и слепой случай.

Суть тактики обвинения составило стремление отделить вопрос о виновности Бейлиса от вопроса о ритуальной природе преступления. Было решено, что судья Болдырев попросит присяжных рассмотреть эти вопросы порознь. Первый вопрос простой: виновен ли подсудимый в убийстве Андрея Ющинского? Второй вопрос надлежало составить так, чтобы присяжным пришлось решить, носило ли убийство Андрея Ющинского характер еврейского ритуала. (Последний вопрос надлежало задать косвенно, но так, чтобы смысл его был совершенно ясен.) Присяжные вольны считать, что Мендель Бейлис невиновен, но доводы обвинения должны побудить их ответить на второй вопрос утвердительно. Похоже, что разграничение ритуальной природы убийства и виновности подсудимого — исторически беспрецедентный прием.

Ведя против Бейлиса дело, необоснованность которого была очевидна им самим, обвинители не особенно беспокоились. Они знали, что, даже если присяжные сочтут подсудимого невиновным, останется возможность добиться нужного им решения. Обвинение даже не пыталось скрыть своих расчетов. Незадолго до начала процесса Маклаков, адвокат Бейлиса, встретился в кулуарах Государственной думы с гражданским истцом Замысловским. Маклаков сказал Замысловскому, что у обвинения слабые улики и Бейлиса наверняка оправдают. «Пусть оправдают, — ответил Замысловский, — нам важно доказать ритуальность убийства».