Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века

«Катались на мяле, — рассказывала девочка. — Через некоторое время смотрим, сам управляющий заводом, Мендель (свидетели обвинения неизменно повышали Бейлиса в должности. — Э. Л.), гонится за нами, и еще некоторые гнались за нами». Ее история была умело выстроена (не без помощи матери, а может быть, и обвинения) с таким расчетом, чтобы застраховать девочку от перекрестного допроса. Людмила не утверждала, что своими глазами видела, как Бейлис поволок Андрюшу. Такое заявление сделало бы ее уязвимой для атаки со стороны защиты. По ее словам, она слышала только крик Андрея, потому что ее и других детей прогнали с «мяла». Однако, добавила Людмила, ее младшая сестра Валя — к тому времени уже умершая — видела, как Мендель тащил мальчика: «Она кричит и говорит: Андрюшу, Андрюшу потащили».

Председатель устроил очную ставку Люды и дочери сапожника Наконечного Дуни. Люда утверждала, что, когда евреи погнались за ними, Дуня была вместе с ней. Встав на свидетельском месте рядом с бывшей подругой, Дуня не замедлила уличить ее во лжи. Правда, Люда вовремя заплакала и сообщила, что боится, не пояснив, чего. Прокурор попросил занести это в протокол: он собирал материал для главного тезиса заключительной речи — что евреи либо подкупали свидетелей, чтобы те давали показания в пользу Бейлиса, либо запугивали их, заставляя отрекаться от разоблачительных показаний или молчать.

Вера Чеберяк приблизилась к свидетельскому месту в броской бархатной шляпе с широкими полями, отделанной желто-оранжевыми перьями, над которыми возвышался своеобразный султан из таких же перьев, беспокойно подрагивавший при каждом ее движении.

Чеберяк начала с просьбы, выдавшей одновременно боязнь сказать лишнее и беспокойство. «Будьте добры, прочтите мои показания, — попросила она, имея в виду то, что ранее показывала следователям. — Разве я могу все припомнить». Она надеялась, что ей помогут избежать противоречий или как можно незаметнее сгладить шероховатости. Но судья не мог удовлетворить ее просьбу. Показания зачитывали только после того, как свидетель начнет говорить, и только в случае, если та или другая сторона отмечала неувязки между версиями. «Что припомните, то и расскажите», — ответил судья Болдырев.

Чеберяк начала хорошо, ее речь лилась ровно и уверенно. Она говорила плавно — но, пожалуй, слишком плавно, слишком гладко. Живо описала центральную сцену: как на кирпичном заводе Бейлис вместе с другими евреями погнался за детьми, как Женя едва спасся, убежав без Андрюши. Рассказ звучал чрезвычайно убедительно, но для передачи с чужих слов казался подозрительно ладно скроенным. (Ведь предполагалось, что она всего лишь передает услышанное от Жени.)

Чеберяк рассказала, как в декабре 1911 года ездила с журналистом Бразулем в Харьков и как Марголин — или кто-то из уполномоченных им лиц — предложил ей сорок тысяч рублей, если она возьмет на себя убийство Андрея, обещая обеспечить отъезд из страны или защиту лучших адвокатов, которые добьются ее оправдания. Обвинение заинтересовалось и другим рассказом Чеберяк: о том, как незадолго до исчезновения Андрея она послала Женю купить у Бейлиса молока, но мальчик якобы прибежал бледный от страха и сказал, что за ним погнались два еврея в странных черных одеяниях, но ему удалось скрыться. Один еврей был старый, другой — молодой и высокий. По словам Чеберяк, сыну показалось, что один из них похож на Шнеерсона, торговца сеном, предполагаемого хасида из знатного рода, а другой — вероятно, отец Шнеерсона. (Когда перед судом предстал сам Шнеерсон, он оказался довольно угрюмым, самоуверенным, гладко выбритым молодым человеком, совершенно не похожим на одного из описанных Чеберяк гнусных хасидов.)

Когда обвинение кончило допрашивать Веру Чеберяк, Грузенберг перешел к обычному перекрестному допросу, обращаясь к самой, вероятно, опасной свидетельнице без малейшего намека на неприязнь в голосе, почти мягко. Вера Чеберяк выглядела убедительно, пока никто не задавал ей вопросов по существу. Грузенберг начал с самого простого: «Много раз вас допрашивал следователь?» — «Много раз», — отозвалась Чеберяк, но сколько именно, припомнить не могла. Этот диалог определил дальнейшее направление допроса. Грузенберг шаг за шагом подводил ее к ловушке.

Значит, ее допрашивали много раз. Когда же, спросил Грузенберг, она впервые передала Женин рассказ о том, как на заводе евреи утащили Андрюшу? Чеберяк настойчиво утверждала, что впервые сообщила об этом следователю Фененко в июне 1911 года, тем не менее никаких доказательств ее слов найти не удалось.

Обратившись к показаниям от 24 июня, Грузенберг спокойно спросил: «А не сказали ли вы следователю, что Женя не пошел [гулять с Андреем]?»

«Не могу припомнить», — ответила Чеберяк.

«Не вызывал ли вас… следователь… еще в июле месяце?» — уточнил Грузенберг.

Тот же ответ: «Я не помню».