Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века

Но едва ли обвинение отказалось при этом от попытки добиться, чтобы Бейлиса признали виновным и приговорили к пожизненной каторге. У обвинения было два незаконных преимущества: оно ежедневно получало секретные рапорты о живущих в изоляции присяжных и имело союзника в лице судьи Болдырева. В первые пять дней процесса судья, вероятно заботясь о своей репутации, вел заседание беспристрастно и неоднократно делал прокурору Випперу замечания, когда тот нарушал процессуальный порядок. Однако поведение председателя вызвало недовольство прокурора Киевской судебной палаты Чаплинского. Вероятно, Чаплинский поговорил с Болдыревым, потому что на следующий день ему доложили о «примирении председателя с Виппером». К одиннадцатому дню в очередном рапорте отмечалось, что «председатель умело направляет внимание присяжных на детали обвинения и незаметно, но неукоснительно наставляет на правильный путь запутавшихся свидетелей, выручая их от обстрела защитников».

Болдырев знал об установленной за присяжными незаконной слежке, одобрял ее и вместе с Виппером и Замысловским выслушивал доклады об их частных разговорах. То, что судья на стороне обвинения, с каждым днем становилось очевиднее. Но лишь к концу суда выяснилось, на какие крайние меры готов пойти Болдырев, чтобы повысить шансы обвинительного приговора.

По словам корреспондента «Киевской мысли» Владимира Бонч-Бруевича, на восьмой день суда зал был переполнен, все места были заняты «нарядными дамами, девушками киевского общества, священниками, военными, чиновниками». Судейские под малейшим предлогом остаться в зале усаживались в ряд за судьями, поблескивая золотыми пуговицами мундиров. Публика не просто волновалась — она «жадно» выжидала. Зрители хотели присутствовать при допросе Веры Чеберяк.

Допрос свидетелей в этот день был спланирован идеально: он подогревал интерес публики, но не затмевал явление самой злодейки. Бейлис воспользовался правом, предоставляемым подсудимому российской судебной системой, давать «объяснения» по поводу некоторых обстоятельств, в данном случае связанных с его участием в приготовлении мацы для владельца завода Ионы Зайцева — это его занятие обвинение постаралось изобразить в самом мрачном свете. Бейлис пояснил, что никакого специального обряда выпекания мацы не существует — достаточно присутствия раввина, следящего, чтобы те, кто ее готовит, соблюдали кашрут.

Тем временем свидетельское место занял Адам Полищук, бывший помощник Красовского. Когда-то Красовский доверял ему, но теперь Полищук прилагал все усилия, чтобы добиться для Бейлиса обвинительного приговора. Полищук еще и обвинил Красовского в том, что тот якобы отравил детей Веры Чеберяк пирожными, хотя экспертиза однозначно установила, что они умерли естественной смертью, от дизентерии. Полищук утверждал, что Мендель Бейлис убил Андрея вместе с Файвелем Шнеерсоном, торговавшим сеном и соломой и обедавшим в доме Бейлисов.

Но наиболее сильное впечатления произвел рассказ Полищука об умирающем Жене Чеберяке, за которым он наблюдал по поручению Красовского. Так как первоначальные показания Полищука фигурировали в материалах дела, он не мог лгать относительно этого важного эпизода. Говорил он неохотно, так что защите приходилось вытягивать из него детали. Но даже рассказанная со множеством заминок история произвела жуткое впечатление.

Непосредственно перед самой Чеберяк допрашивали ее единственного выжившего ребенка, одиннадцатилетнюю Людмилу, девочку с каштановыми волосами, заплетенными в две косички, которые доходили почти до пояса. Сходство с матерью обнаруживалось не только в ее больших глазах, темных бровях и длинных ресницах, но и в умении рассказывать сказки. Очевидцы изумлялись странному сочетанию детской невинности и неестественного для столь юного создания хладнокровия, с каким девочка рассказывала страшную историю о том, как вместе с другими детьми ходила на завод Зайцева, где за ними якобы погнались Бейлис и еще два еврея.

Защита уже раньше говорила, что вся эта история — выдумка, поскольку осенью 1910 года руководство зайцевского завода решило положить конец катанию детей на «мяле», обнеся территорию сплошным деревянным забором. Забор оказался предметом бесконечных дискуссий на суде. Защите удалось взять в этом споре верх, но доказать невозможность чего-либо всегда трудно; нельзя было исключить вероятность, что дети нашли в заборе лазейку, поэтому показаниям Людмилы придавали большое значение.