Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века

Корова, разумеется, не могла давать показания, но о ней уже были так наслышаны, что ее следовало считать полноправной, даже ключевой участницей процесса. Бейлис купил корову, чтобы обеспечить семью молоком, а продавая излишки, выручал по несколько рублей. Она упала в овраг и сломала ногу. Нога, по-видимому, зажила (пространные свидетельства на этот счет, честно говоря, противоречивы), но корова сделалась для хозяина обузой, требующей постоянных расходов. С приближением зимы кормить ее стало Бейлису не по карману, и, по его словам, в сентябре 1910 года он продал корову, чтобы уплатить долги. Обвинение пыталось доказать, что он лжет.

Спорами о судьбе коровы, занявшими на удивление много времени, суд обязан исключительно Вере Чеберяк. Она заявила, что незадолго до убийства отправила сына Женю за молоком к Бейлису, где он увидел двух евреев, одетых в «странные» длинные черные одеяния. Обвинение утверждало, что эти двое — сообщники Бейлиса. Достоверность рассказа Чеберяк зависела от местопребывания коровы в марте 1911 года. Обвинение всеми правдами и неправдами старалось доказать, что тогда Бейлис все еще держал корову.

Речь на суде все чаще шла о Вере Чеберяк, изображали ли ее как свидетельницу, чьи обвинения в адрес Бейлиса заслуживают доверия, как лгунью или даже пособницу убийства Андрея. День за днем являясь в суд в неизменной шляпе с трепещущими перьями, она все больше затмевала подсудимого, присутствие которого превратилось, по словам очевидца, в досадную формальность. Даже вопросы, не относящиеся к Чеберяк напрямую, нередко все равно возвращали к ней.

Дискуссия о корове началась со свидетельницы с подходящей фамилией — госпожи Быковой. Настойчивый вопрос: «Свидетельница Быкова, что вы знаете о корове?» — вызвал смех у публики. Свидетельница знала, что к началу 1911 года коровы у Бейлисов не было. Она вспомнила даже, что сама помогала жене Бейлиса, Эстер, снабжая ее молоком. Государственного обвинителя Виппера показания Быковой не удовлетворили.

Следующим был вызван старик Вышемирский, живший в третьем доме от Бейлиса на Верхней Юрковской улице. Вышемирский торговал скотом, и Бейлис на протяжении нескольких лет покупал у него коров, а сам Вышемирский иногда нанимался на завод Зайцева возить кирпичи. Бейлис хорошо знал Вышемирского, доверял ему. Председатель начал с вопроса, что Вышемирский знает о деле. «Ничего не знаю. Знаю только со слов», — ответил тот.

«Со слов кого?» — переспросил судья.

Вышемирский молчал. От него не ждали ничего необычного. Но Бейлис, хорошо его знавший, уловил в его поведении нечто странное. Позднее он вспоминал, что недоумевал, почему Вышемирский так долго собирается с мыслями, и на мгновение ему стало не по себе.

Так с чьих же слов Вышемирскому что-то известно? «Со слов Равич, — пояснил он. — Он мне рассказывал, что его жена как-то зашла в квартиру Чеберяк… что жена его наткнулась на труп в то время, как мальчик был убит».

История, услышанная Вышемирским от своего друга Америка Равича, вызвала всеобщее волнение. Труп в квартире Веры Чеберяк? Откуда взялась эта история? В протоколах предшествующих допросов она ни разу не упоминалась. Взбешенные обвинители поинтересовались, действительно ли показания этого свидетеля — новость для защиты. Защита категорически утверждала, что именно так.

Адель Равич якобы видела завернутое в ковер тело лежащим в ванне у Чеберяков. Ее муж по секрету рассказал об этом Вышемирскому на прощанье — супруги покидали страну. По словам Америка Равича, Вера боялась, как бы власти не заставили его и его жену говорить, — и дала им денег на билеты в Америку.

«Труп в ковре» завладел воображением публики, но, как ни странно, почти не повлиял на ход процесса. Корреспондент «Киевской мысли» полушутя предположил, что рассказ Вышемирского оказался недостаточно изобретательным, чтобы вызвать какую-то реакцию суда, где странности уже носили будничный характер. Обстоятельства были таковы, что обе стороны восприняли это сенсационное заявление как помеху. Было похоже, что Вышемирский, говоривший прямо и неохотно, не лжет относительно услышанного от Равича. Но не сочинил ли сам Равич — или его жена — эту историю? Как бы то ни было, годом ранее супруги и правда внезапно уехали в Америку.

Обе стороны охотно оставили в стороне откровения свидетеля и вернулись к менее опасному вопросу о корове и ее местонахождении в марте 1911 года.

Рассуждения о корове предваряли появление двух евреев из‐за границы, Якова Эттингера и Самуила Ландау. Обвинение упорно намекало, что «Эттингер и Ландау» — их неизменно упоминали в паре — и есть те самые «странно одетые» евреи, которых якобы видел Женя, когда ходил к Бейлису за молоком.

Ландау, которому было чуть меньше тридцати, приходился племянником Марку Зайцеву, сыну Ионы Зайцева, основателя кирпичного завода. Эттингер, которому было тридцать с небольшим, оказался шурином Зайцева. Ландау жил в Германии, Эттингер — в Австро-Венгрии.