Дело Бейлиса и миф об иудейском заговоре в России начала XX века

Видя достоинство и горячность, с какими говорил свидетель, суд не решился его перебивать. Вернувшись на свое место, Наконечный опустил голову на плечо своей четырнадцатилетней дочери Дуни и расплакался. Девочка тоже была важной свидетельницей — в один из наиболее напряженных моментов процесса ее вызовут на очную ставку с дочерью Веры Чеберяк.

Допрос Чеберяк был назначен несколькими днями позже, но к концу четвертого дня ее имя вдруг всплыло самым неожиданным образом. Среди череды бесполезных свидетелей обвинения оказалась некая Дарья Чеховская, которую позвали, чтобы она подтвердила добропорядочность матери Андрея. Когда женщине задали обычный вопрос: «Что вы можете сказать по этому делу?» — ее ответ ошеломил присутствующих. Сидя в свидетельской комнате, сообщила Чеховская, она слышала, как Вера Чеберяк пыталась запугать одного мальчика. Женщины сидели на одной лавке, спиной друг к другу, и Чеховская услышала, как Чеберяк подозвала товарища Жени. «Она… стала обучать его, — заявила Чеховская. — Чеберяк говорит ему: ты скажи на суде, что нас пошло трое на завод: я, Женя Чеберяк и Андрюша Ющинский. За нами погнались. Мы убежали, а Андрюшу схватили. <…> Скажи, что ты вырвался из рук [Бейлиса], а Ющинский остался. Скажи, что он взял его и потащил». По словам Чеховской, мальчик ответил Чеберяк, что не собирается говорить ничего такого. Обвинение попыталось уличить свидетельницу во лжи. Виппер прикрикнул: «Вас вызвали показать о матери, а вот какую новость преподносите!» Но он не смог сбить ее с толку.

Появились предпосылки для очной ставки — принятой в российских судах практики, когда свидетели вступали в открытую конфронтацию. Судья даст Вере Чеберяк шанс в лицо назвать того мальчика лгуном.

Пятый день, по словам корреспондента «Речи» Степана Кондрушкина, следовало по справедливости назвать «днем о черной бороде». Чтобы доказать, что в убийстве Андрея Ющинского виноват Бейлис и другие бородачи, обвинение обратилось к Казимиру и Ульяне Шаховским. Злоупотребляющие спиртным супруги уже изложили следователям полдюжины разных версий, противореча своим прежним показаниям и друг другу, а в конце и вовсе отказались от большей части сказанного. Казимир, запойный пьяница, говорил с заминками, то и дело путаясь в словах. Обвинители и защитники отчаянно пытались добиться от него хоть каких-то осмысленных реплик. Шаховской упорно настаивал на части своей прежней истории — якобы Женя сказал ему, что кто-то прогнал мальчиков с зайцевского завода. Но в остальном его показания принесли обвинению мало пользы:

— Объясните, чем вызывалась такая смена показаний ваших? Подучивал ли вас кто-нибудь?

— А как же.

<…>

— Значит, [сыщики] поили вас и жену до опьянения?

— Да, до опьянения.

Ульяна же, со слезящимися глазами и застывшей на губах растерянной улыбкой, как писала газета «Киевлянин», выглядела так, будто «у нее не все дома». Правда ли, что бродячая нищенка Анна Волкивна сказала ей, что видела, как мужчина с черной бородой тащил Андрюшу? «Да», — прошептала Шаховская. Но когда от нее попытались добиться, что же Анна на самом деле ей сказала, она ответила: «Не помню, она была сильно пьяная, и я не могла расслышать».

Последним свидетелем, которого предполагали допросить в тот день, был Владимир Голубев. Именно он в мае 1911 года первым указал властям на человека, которого называл «жид Мендель». Голубев был полезен обвинению, но в то же время опасен. Последние полтора года он жил под пристальным надзором властей. Он поместил в газете своей организации объявление о несанкционированной публичной панихиде по Андрею, и полиция оштрафовала его на десять рублей. Еще один номер газеты конфисковали за провокационную статью о деле и стихи, в которых увидели призыв к погрому. Власти беспокоились не зря. К концу лета 1912 года Голубева одолела жажда еврейской крови. В ночь на 5 сентября 1912 года Голубев и с десяток его соратников, вооруженные железными прутьями и резиновыми дубинками, направились на Подол, где жили большей частью евреи. Набросившись на нескольких евреев (и одного русского студента), они кричали «Бей жидов!» и «Вот вам за Столыпина!». Когда за ними погналась полиция, они побежали в сторону Хоральной синагоги, где избили еще нескольких евреев. Полиция догнала Голубева со всей его компанией и арестовала их. Однако дела против него так и не возбудили, поэтому, принимая присягу как свидетель, Голубев мог с чистой совестью заявить, что не был под судом.