Дача показаний в суде должна была стать величайшим событием его жизни. Каждое его слово будет записано, и утренние газеты — даже либеральные — без всяких сокращений напечатают его речи. Но он совершенно не подходил на грандиозную роль вдохновителя процесса, за которым следил весь мир. Голубев выглядел таким нездоровым, что судья предложил ему, если пожелает, отложить допрос до завтра. «Нет, я сейчас могу говорить», — отозвался Голубев и тут же упал в обморок.
В результате Голубев давал показания на следующее утро. В основном он вновь излагал причины, заставившие его заподозрить приказчика кирпичного завода. Начитавшись сочинений псевдоученого Ипполита Лютостанского, он быстро пришел к выводу, что преступление похоже на «жидовские ритуальные убийства». Голубев обошел всю Лукьяновку, чтобы выяснить, «имел ли мальчик Ющинский какие-нибудь сношения с жидами». Голубев намекнул, что евреи, вероятно, подкупили сыщиков Мищука и Красовского, и из всех свидетелей обвинения выглядел наиболее выигрышно. Но, отвечая Грузенбергу во время перекрестного допроса, он ненароком обмолвился об одном важном для защиты обстоятельстве. Через несколько недель после убийства Андрея Голубев первым спросил Женю Чеберяк, когда тот в последний раз видел друга. И Женя тогда ничего не сказал о катании с Андрюшей на «мяле» и о погнавшихся за ребятами бородачах. По словам Голубева, Женя рассказал ему, что они с Андреем играли на лугу, купили сала в лавке, потом пошли к Жене домой, откуда — самая важная деталь — Андрей вышел без пальто. Из этого рассказа следует, что пальто Андрей оставил в квартире Чеберяков, но его так и не нашли. Защита попыталась привлечь внимание к очевидному выводу: кто знает, что случилось с пальто Андрея, знает, что случилось и с самим Андреем.
Около часу того же, шестого дня суда — 30 сентября 1913 года — судьи, присяжные, юристы и отдельные свидетели, включая Голубева, покинули здание суда и разместились в двадцати пяти экипажах и автомобилях. Кавалькада, сопровождаемая конными полицейскими, потянулась к Лукьяновке, чтобы осмотреть место преступления и его окрестности. Через два года, два месяца и восемь дней после ночного ареста Бейлис ехал домой.
Был холодный и ветреный день. Собирались грозовые облака. Когда процессия добралась до Лукьяновки, в воздухе пахло гарью — где-то поблизости был пожар. Как отмечал репортер, «около домов, в дверях и окнах» застыли «дети, женщины, рабочие и проститутки». Полиция прогоняла их, но не проходило и пяти минут, как они, отступив на несколько шагов, появлялись вновь.
Бейлис наблюдал за происходящим сквозь маленькое окошко тюремной кареты. На вопрос председателя, желает ли он присутствовать при осмотре разных мест, Бейлис ответил: «Желаю, желаю!» — и ступил на землю, где прежде жил. При виде знакомых лиц он снимал шляпу и кланялся.
В доме, где раньше жила Вера Чеберяк, двум мальчикам поручили провести эксперимент. Вместе с полицейским они поднялись на второй этаж и изобразили, как мог бы кричать Андрей. Снизу их было слышно, а значит, Зинаида Малицкая, нижняя соседка Чеберяков, действительно могла расслышать последние крики Андрея и шарканье ног над головой. («Как бы танцующая пара, — давала показания Малицкая, — как будто делают „па“, то в одну сторону, то в другую».)
Теперь, когда Бейлис шел по знакомым улицам, толпа росла и все больше шумела. Полиции не удавалось отогнать людей. Бейлис то и дело раскланивался. Люди в волнении кричали: «Бейлис! Бейлис!» Он улыбался, а глаза застилали слезы. Процессия приблизилась к его бывшему дому на краю территории завода. Желает ли Бейлис зайти внутрь? «Желаю, желаю», — опять поспешно ответил он. Осмотрев квартиру, где семья Бейлиса уже не жила, собравшиеся отправились на завод, где увидели знаменитые «мяла» и печь, куда «мужчины с черными бородами» якобы потащили жертву. «Все как прежде!» — воскликнул Бейлис.
Но кое-что все же изменилось. Два года назад сыщик Мищук, бродя по Лукьяновке в поисках свидетелей, был разочарован нежеланием товарищей Андрея по играм говорить о покойном друге. Казалось, они не хотят о нем вспоминать. Но В. Г. Короленко, писавший о процессе для газеты «Русские ведомости», без труда завязал разговор с детьми, обрушившими на него целый шквал воспоминаний. «Бывало, играем с ним [Андреем] в солдатики или во что другое — всегда все возвратит, никогда ничего не утащит», — вспоминали они. (В отличие от Жени Чеберяка, который крал, а потом спорил: «Мое».) Хороший товарищ? «Очень хороший». На этот раз все охотно говорили об Андрее.
Поросший кустарником склон на подходе к пещере, где нашли тело мальчика, оказался таким крутым, что те, кто послабее, взяли под руку тех, кто покрепче. Пещеру освещал фонарь, отблески которого очевидцам показались зловещими. Присяжные пробирались внутрь по одному, и, выходя, каждый отряхивал пыль с одежды. Уже шел дождь, и к тому времени, когда члены собрания заняли свои места в экипажах, все промокли.