Дело Дантона. Сценическая хроника.

ФИЛИППО. О господа. Моя жизнь в вашем распоряжении, но от моей чести руки прочь!

Садится. Невнятный гул одобрения.

ДАНТОН. Ты жестоко ошибаешься, Фи…

Сохраняя молчание, толпа дрогнула – напряглась.

ФУКЬЕ. Вам не давали слова, Дантон!

Первое, очень приглушенное, однако отчетливое передразниванье и хихиканье. Негромкое шиканье, призывающее к тишине.

ДАНТОН. Не давали слова! Так отберите его у меня, давайте! Осмельтесь признать публично, что получили задаток за наши головы!

Толпа понемногу оживляется; ропот: «Набирает ход – тихо, слушайте!», голоса еле-еле повышаются до шепота. После каждой saillie[65] все более распространяющееся, однако пока еще очень сдержанное хихиканье и выражения одобрения.

Не дай себя надуть, Фукье: голова Человека Десятого Августа стоит, как ни крути, побольше тридцати франков!

ЩЕГОЛИ (вполголоса, с тем же общим настроем). Вот-вот – Совершенно верно! – Давай, давай!..

ФУКЬЕ. Вы называете себя Человеком Десятого Августа… (передразниванья становятся смелее и многочисленнее; раздраженное шиканье) но когда суд спросил вас, почему весь период подготовки вы просидели в деревне, а почти всю ночь переворота дома, то в свою защиту вы буквально ничего не…

РОПОТ (стал чуть громче; восхищенный, взволнованный). Ой, что сейчас будет… Начинается! Внимание! – Ты… нет, ты посмотри… – Посмотри на него!..

ДАНТОН. И ты, жалкий писаришка из Шатле, смеешь бросать вызов мне?! Думаешь, у меня, как и у тебя, настолько нет ни капли достоинства, что я стану марать себе рот, отвечая на твою вонючую клевету?!

Одобрение проявляется в виде гула; щеголи и молодежь веселятся, однако пролетариат угрюмо молчит. Два возгласа шепотом: «Браво, Дантон!» и «Давай, покажи им!».

ФУКЬЕ. Вместо фактов – пустые фразы. По каждому пункту одно и то же.

ДАНТОН. Ах, фразы? Послушай-ка, Фукье, благодарил бы на коленях Господа Бога, что я не соизволил пока разгромить твоих идиотских наветов… одним из фактов, которые мне известны! Кто выдумал, будто я сидел дома? Робеспьер! Тот самый Робеспьер… (Эрман неистово звонит в колокольчик до самого конца реплики Дантона) который десятого августа целые сутки не то что трясся дома, а вообще прятался в погребе, зарывшись в уголь!

…..

СМЕХ И ПРОТЕСТ (все еще вполголоса). Вот так отбрил! – Бесподобно! – Ложь! – Что за гнусная выдумка!

ЭРО. Ничего удивительного, что он завидует славе Дантона – это он-то, что позавидовал и похоронам Марата!

…..

В смехе и протестах слышатся более резкие нотки.

ФУКЬЕ (хлопает папкой по столу, когда Дантон снова открывает рот). Дантон! Мы потеряли три дня на ваши пустые крики… (Одобрительный гул во втором ряду.) Если не хотите отвечать, так замолчите в конце концов!

Агенты обмениваются взглядами; вновь воцаряется напряженная тишина ожидания.

…..

ДВА ГОЛОСА. Стой! Он имеет право говорить! – Не перебивать обвиняемых!

Нетерпеливое шиканье обескураживает протестующих.

ФУКЬЕ. Кто из вас может что-нибудь добавить в свою защиту?

…..

Среди обвиняемых внезапное волнение, испуг, переполох. Ропот, поначалу шепотом, перерастает в приглушенные крики.

ОБВИНЯЕМЫЕ. Как добавить?!. – Но я даже не начинал! – Мне вообще не дали сказать! – Что все это значит?.. Уже?! – Да ведь на ор Дантона ушло все время! – Три вопроса, и… – Что за дела?!.

ЭРМАН. Вашу защиту прервали, Филиппо.

ФИЛИППО (к негодованию остальных). Я сказал все, что собирался сказать.

ФУКЬЕ. Итак, никто?

Неистовый, уже несдерживаемый, отчаянный, хаотический протест.

ДАНТОН (вполголоса своим). Тихо… пускай перегнут палку!.. (Кое-как успокаивает свой ряд; тишина, нарушаемая негромким ворчанием.)