Дело двух Феликсов

Князь сказал, что нет ничего легче. Он лично ездил с Хуби и Вилли в один симпатичный семейный пансион в Ницце.

— Отлично, — сказал Загорский. — С него и начнем.

— Вы туда поедете один или вместе с Хуби?

— Для начала просто дам телеграмму, — отвечал Загорский. — Диктуйте адрес вашего пансиона.

Глава шестнадцатая. Украденные шедевры

Небольшой аукционный зал был набит народом, как коробка сардинами.

— Яблоку негде упасть, — заметил Юсупов, оглядываясь на сидящих позади Хуби и Вилли. Хуби торжествовала, у ее мужа на лице было смешанное выражение облегчения и печали.

— Еще бы, — сказал Загорский, — вы ведь видели каталог торгов? Картины и антиквариат из русской императорской сокровищницы. Не знаю, что значит это выражение, но стать обладателями вещей последнего русского императора захотят многие.

Юсупов пропустил этот пассаж мимо ушей, но спросил, каковы их дальнейшие планы?

— Как только аукционист выставит какую-то из ваших вещей, вы немедленно дадите мне знать, — отвечал Загорский.

— И что же мы станем делать? — полюбопытствовал князь. — Торговаться за нее?

Нестор Васильевич отвечал, что это было бы крайне нежелательно. Во-первых, у них нет денег. Во-вторых, задача их состоит в том, чтобы узнать продавца и вывести его на чистую воду. Для этого нужно будет шантажировать аукциониста. А как его шантажировать, если вещь князя Юсупова купит сам князь Юсупов?

— Поэтому просто сидите и ждите, — сказал он.

Юсупов кивнул и тоже оглядел зал. Люди здесь собрались богатые, но ни одного знакомого аристократа он не увидел. Его немного поразила безвкусная роскошь дамских туалетов, режущее глаз изобилие золота и бриллиантов. Правда, тускловатый свет смягчал это неумеренное сияние.

— Почему так темно? — спросил Юсупов.

— Торговля ворованными ценностями — дело чрезвычайно интимное, — отвечал ему Загорский. — Оно не терпит лишнего бахвальства и публичности. Кроме того, тусклый свет создает ощущение безопасности у всей этой публики. Ложное ощущение, замечу в скобках. Все, кому надо узнать, кто именно купил ту или иную вещь и за сколько, рано или поздно это узнают. Но наша задача сложнее — узнать, кто продал.

Наконец явился аукционист — сухопарый немолодой мужчина со следами аристократического вырождения на длинном морщинистом лице — и торги начались. Аукционист поприветствовал собравшихся и объявил, что нынешний день — день поистине исторический, поскольку впервые в Европе здесь будут представлены сокровища русского императорского дома, волею судеб прибывшие из России.

— Волею судеб! — хмыкнул Юсупов. — Точнее сказать, волею жуликоватых большевиков, отнявших это все у законных владельцев…

На князя стали бросать негодующие взгляды, Нестор Васильевич незаметно дернул его за рукав пиджака.

— Убедительная просьба, князь, не обнаруживайте себя раньше времени, — шепнул он. — Мы можем спугнуть похитителей.

Торги начались с драгоценностей и шли поначалу ни шатко, ни валко. Русские драгоценности были уже Европе не в новинку, много их пришло сюда через Гохран еще в начале двадцатых.

— Пятнадцать тысяч франков в заднем ряду, — аукционист выбрасывал руку в направлении торгующихся, словно метал невидимые дротики. — Шестнадцать тысяч слева… Семнадцать тысяч дама с вуалью… Восемнадцать тысяч — господин в чалме…

Юсупов обернулся и замер. В дальнем темном углу он разглядел человека, которого меньше всего сейчас хотел бы видеть.

— Вот черт! — пробормотал он. — Это махараджа.

— Только его тут и не хватало, — нахмурился Загорский.

— Он, наверное, следил за нами.

— Не думаю. Просто его пригласили сюда в качестве денежного мешка. Но для нас это неприятное соседство. Не хватало еще, чтобы он купил ваши вещи.

Наконец в ходе торгов случилось некоторое оживление. В зал внесли изящное хрустальное распятие — под электрическим светом оно блеснуло, как чистейшей воды бриллиант. Князь вытянул шею, приглядываясь.

— Распятие из горного хрусталя, отделанное серебром, — объявил аукционист. — Работа итальянских мастеров эпохи Возрождения. Принадлежало Григорию Распутину, подарено ему последней русской императрицей Александрой Федоровной. Торги начинаются с пятидесяти тысяч франков.

— Пятьдесят пять! — зычно выкрикнула Хуби.

Зал оживился, предложения посыпались со всех сторон.

— При чем тут Распутин? — удивился князь. — При чем императрица? Это мое распятие, мое!

Нестор Васильевич сдержанно улыбнулся: покойный старец настолько жаден, что пытается наложить руку на чужое имущество даже из гроба.

— Не обращайте внимания на представление, — сказал Загорский, — вы же понимаете, что так оно лучше продается. Объявленный распутинским, крест легко уйдет за сто тысяч франков, а если объявить хозяином вас, вряд ли дадут больше тридцати. Подумайте, какая романтическая история — императрица дарит своему старцу распятие, это же почти Ромео и Джульетта!

— А я тут, видимо, Яго, заглянувший из другой трагедии, — хмуро отвечал Юсупов.