Дело двух Феликсов

Наконец ювелирные лоты закончились, пошли живописные полотна. И первая же картина заставила князя сделать стойку. На ней изображен был юноша, укрощающий выпрыгнувшую на берег реки огромную рыбу, рядом стоял ангел. Все дело происходило в мрачноватых серо-желтых сумерках.

— Клод Лоррен, картина из цикла «Четыре времени суток», — объявил аукционист. — «Пейзаж с Товием и ангелом. Вечер». Тысяча шестьсот шестьдесят третий год.

— Да, — сказал Юсупов. — И это тоже мое.

— Отлично, — заметил Нестор Васильевич. — Как минимум две ваших вещи. Они у нас в руках, не отопрутся.

Лорреновский «Вечер» приобрела мадам Хуби.

— Будет скандал, — несколько озабоченно заметил Юсупов.

Загорский невозмутимо отвечал, что скандал — как раз то, что им нужно. Точнее сказать, угроза скандала. Как любят говорить шахматисты, угроза страшнее ее исполнения.

Дождавшись последнего удара молотка, они отправились закатывать скандал. По дороге Нестор Васильевич сказал князю, что если тому придется вступать в беседу, пусть не стесняется в выражениях. Князь отвечал, что он провел юность в лучших ресторанах Санкт-Петербурга и знает такие выражения, от которых покраснеют даже извозчики.

Безошибочно миновав запутанные коридоры, Загорский, не стучась, открыл дверь небольшого бюро. Аукционист сидел за столом, вид у него был удовлетворенный. Перед ним стояли бутылочка коньяка и рюмка, в которой темно-золотым огнем расцветал благородный напиток.

— «Курвуазье», — сказал Нестор Васильевич, бросив орлиный взор на бутылку. — О вкусах не спорят, но, на мой взгляд, «Реми Мартэн» интереснее. Впрочем, пейте что хотите, после сегодняшнего куша вы это заслужили. Мсье Дюпон, я полагаю?

Несколько ошеломленный таким напором, мсье Дюпон осведомился, с кем имеет удовольствие.

— Об удовольствии говорить рано, — сурово отвечал Нестор Васильевич, — правильнее было бы сказать, «с кем имею несчастье?» Что вы знаете о древнегреческой богине возмездия Немезиде? Ничего? Я так и думал. Позвольте представить вам это грозное божество, которое нынче воплотилось в лице моего друга князя Юсупова.

Тут Юсупов скроил самую зверскую физиономию, на которую был способен. Аукционист отпрянул, со страхом глядя на него, и промямлил, что он польщен и много хорошего слышал об этом замечательном русском аристократе.

— Слышали? — загрохотал Загорский. — Что ж, прекрасно. Тогда вы должны знать, что он убил самого страшного человека нашего времени, а именно — Григория Распутина. Кроме того, князь имеет обыкновение убивать всех, кто ему перечит. Это вам ясно?

— Мне все ясно, — робко отвечал Дюпон, — но я совершенно не понимаю, чем мог вызвать неудовольствие князя?

— Он не понимает, — хмыкнул Нестор Васильевич. — Где кинжал, ваша светлость?

Юсупов похлопал себя по карманам и объявил, что для такого дела лучше всего подойдет браунинг. Минимум крови и телесных повреждений, максимум гуманизма. Одна аккуратная дырка во лбу — и вопрос исчерпан.

— Да чем же я провинился? — в отчаянии воскликнул аукционист.

— Вы провинились тем, что продаете ворованные драгоценности, — отчеканил Загорский.

Мсье Дюпон залепетал, что тут какая-то ошибка, но Нестор Васильевич перебил его. Князь Феликс Юсупов со всей непреложностью опознал среди сегодняшних лотов принадлежащие ему вещи. Это хрустальное распятие и картина Клода Лоррена «Вечер».

— Но эти вещи были реквизированы советской властью… — пытался защищаться аукционист.

— По закону, при реквизиции должно быть выплачено возмещение, — отвечал Загорский. — Вам было выплачено возмещение, князь?

— Какое там возмещение, я еле ноги унес из этого большевистского бедлама, — отвечал Юсупов.

— Это первое, — сказал Загорский, поворачиваясь к аукционисту. — Но имеется и вторая часть. У нас есть все основания полагать, что проданные вами предметы были повторно похищены из Советского Союза. Таким образом, ваш аукционный дом совершил двойное преступление, приняв к торгам украденное имущество.

— Ворюги у вас тут во Франции живут, сволота всякая — хуже большевиков! — мстительно добавил князь и получил поощрительный взгляд Загорского: браво, Феликс, вот что значит школа!

Мсье Дюпон залепетал что-то в свое оправдание, но Загорский загремел:

— Кто передал вам так называемые дворцовые драгоценности, среди которых и вещи моего друга?!

Аукционист, побелев, как полотно, отвечал, что они не выдают имена клиентов. Нестор Васильевич улыбнулся ядовитейшим образом и сказал, что через пять минут здесь будут репортеры всех бульварных изданий. Князь сделает заявление, разразится скандал. Результаты торгов придется отменить, а в отношении аукционного дома будет инспирировано расследование.

— Мы сотрем вас с лица земли… — негромко пообещал Загорский. И почти без паузы рявкнул: — Кто продавец?

Мсье Дюпон замахал руками: хорошо, хорошо, он все скажет. Но умоляет не губить его и его предприятие.

— Откуда вещи? — повторил Загорский.

— Есть один русский эмигрант, бывший офицер, — сказал Дюпон, тяжело вздыхая. — Мы очень доверяем русским, это честнейшие люди…

— Довольно комплиментов, — оборвал его Загорский, — как имя честнейшего человека?