Дело двух Феликсов

Варенбург с огорчением покачал головой. В других обстоятельствах — возможно. Но не в этот раз. В конце концов, если бы Нестор Васильевич просто ликвидировал Леграна — это была бы тяжелая потеря, но они бы как-нибудь пережили. Загорский, однако, полез прямо в их деловое предприятие, в их, как говорят американцы, бизнес. А бизнес этот замешан на миллионах. И, честно говоря, он, Варенбург, совершенно не понимает, каким образом могли бы они достичь договоренности?

— Ну, договоренность простая, — отвечал Загорский. — Вы аннулируете все продажи, возвращаете украденное советскому правительству, а я, так и быть, прощаю вам гибель несчастной Лисицкой.

Виктор Васильевич невесело засмеялся. И рады бы, дорогой Нестор Васильевич, душевно бы рады, да никак не можем. Все дело в том, что с другой стороны цепочки стоит не кто-нибудь, а представители этого самого правительства. Неужели Загорский думает, что можно было наладить такое дело без серьезной поддержки с той стороны?

— Ну, это вы врете, — сказал Загорский. — Нет такого человека в руководстве СССР, который бы решился на подобную авантюру. Ни Сталин, ни Рыков, ни Троцкий — никто из них на это бы не пошел.

— Я не знаю насчет Троцкого и Рыкова, но вам, наверное, что-то говорит такая фамилия, как Пятаков? — полковник прищурил глаза.

Нестор Васильевич закусил губу. Первый председатель главного концессионного комитета, заместитель Дзержинского по ВСНХ, Георгий Пятаков был достаточно крупной фигурой, чтобы взять на себя организацию дела с той стороны. Но все же Пятаков — не из первых лиц государства.

— А кто, на ваш взгляд, стоит за Пятаковым? — небрежно спросил Загорский.

Варенбург погрозил ему пальцем: ох уж эти его детективные хитрости! Нет, кто стоит за Пятаковым, и стоит ли вообще — этого Варенбург не знал. А и знал бы — не сказал. Но господин Загорский должен понимать, что каждое сказанное между ними слово утяжеляет тот камень, который повешен сейчас ему на шею и который очень скоро потянет его на дно — в прямом и переносном смысле.

— Вы что же, топить меня собрались? — удивился Загорский.

— А почему нет? — в свою очередь удивился полковник. — Чем такая смерть хуже любой другой? К тому же она не оставляет следов. В Сене до сих пор полно рыбы, метод проверенный, серьезный. Концы, как говорится, в воду — ну, и все остальное тоже.

— Постойте, — вдруг сказал Загорский, — значит, вы и Раскольникова утопили?

Полковник нахмурился. С чего он взял, и кто такой вообще этот Раскольников? Нестор Васильевич посоветовал ему не валять дурака.

— Это вы подослали его, чтобы убедить меня, будто все дело организовал Гюльбенкян. Вы полагали, что я займусь нефтепромышленником и не доберусь до вас. Вам надо было отвлечь меня хотя бы на время первого аукциона. Но вы просчитались. Уж слишком старался несчастный Раскольников, слишком выпячивал фигуру Гюльбенкяна. Кроме того, Гюльбенкян не из тех, кто продает шедевры, а из тех, кто покупает. Он не стал бы так буквально марать руки и рисковать репутацией. А вы… у вас, я так понимаю, никакой репутации и вовсе нет. Вам что картину украсть, что человека убить — все едино.

— Хватит, — раздраженно прервал его Варенбург, — довольно! Мне грустно видеть, как низко мог пасть человек. Вы — русский дворянин, действительный статский советник, верой и правдой служивший государю императору, стали сотрудничать с ОГПУ, продались евреям, большевикам…

— Боже мой, дались вам эти евреи, — пожал плечами Загорский.

— Мне дались? — Варенбург возвысил голос. — Вы, может быть, не считаете, что род Израилев растлевал русского человека на протяжении тысячелетий?

— Ну, каких это еще тысячелетий? Тысячелетия назад никакого русского человека еще не было, только всякие кривичи да вятичи. А первые влиятельные евреи появились на Руси только при Петре Первом, да и те были выкресты. Я вам так скажу, любезнейший Виктор Васильевич, человек растлевается ровно настолько, насколько он сам этого желает. А насильно никого растлить нельзя.

Варенбург отвечал, что не будет спорить с Загорским — тот просто не знает русской истории. Нестор Васильевич парировал, говоря, что он-то как раз русскую историю знает. А вот сам полковник почему-то все время норовит заменить историю каким-то карикатурным еврейским заговором в духе «Протоколов Сионских мудрецов».

— Ах да, это, кажется, как раз где-то у вас они и публиковались. Скажите, Виктор Васильевич, как на духу, вы не приложили руку к фабрикации этого замечательного труда?

С минуту примерно полковник трагически молчал, пенсне его траурно поблескивало в тусклом электрическом свете. Потом он сказал, что спорить с Загорским бесполезно, он погибший человек, и остается только молиться, чтобы Господь его простил и, в конце концов, допустил на свои пажити в месте тихом, месте злачном, месте покойном.

— А я, вы знаете, не тороплюсь, — заметил Загорский.

— Зато мы торопимся, — отвечал Варенбург. — И у меня к вам последний вопрос: кто знал, что вы направляетесь ко мне домой?