Дело глазника

«Кого же не хватает в этом печальном списке? Монашки лет тридцати или священника лет шестидесяти, пожалуй. Может, пожилого крестьянина? Или крестьянки? Где они все могут оказаться вместе?»

Он закрыл глаза и запрокинул голову, боль отступала. А когда открыл глаза, его взгляд упал сначала на красный угол с иконами, затем на патриотические лубки, развешанные на стенах. Наконец он посмотрел в окно, и разноцветные круги перед глазами замерли.

Глава 24

Роман Мирославович взял ложку и постучал ею о стакан. В тишине чайной, нарушаемой лишь тиканьем ходиков, раздался неприлично громкий звон. Половой, мирно спавший на лавке, вздрогнул и вскочил, озираясь по сторонам. Муромцев поманил его рукой. Тот, видя, что ночной гость все еще здесь, нахмурился, тем не менее подошел. Сыщик вытащил из бумажника ассигнацию и помахал ею перед носом парня, а затем сунул ему в карман фартука. С полового тотчас слетел весь сон – он подобострастно наклонился и заулыбался:

– Да-с, барин, чего изволите-с?!

– А скажи-ка мне, любезный, что это за благолепная картинка вон там у вас висит? – Муромцев указал пальцем на лубок возле окна.

Парень удивленно посмотрел в указанную сторону, затем взял со стола лампу и подошел к стене. На картинке был изображен златоглавый храм, вокруг которого обвивался имперский триколор. По углам, простерев крылья, красовались двуглавые орлы, а перед храмом стоял ликующий народ. Половой обернулся и с нескрываемой гордостью ответил:

– Так ведь это нашего энского художника работа-с! К трехсотлетию города рисовал специально-с! Здесь и губернатор есть, и полицмейстер с епископом, и горожане с ними! Сама эта картина-с, барин, в Дворянском собрании-с висит, а оные лубки-с печатные раздали во все заведения казенные по всей губернии-с.

– А художника этого как зовут?

– Зиновий Ильич Волгарь-Окский. Он, бывало, и к нам сюда жаловал-с. Да это еще что! Он сию картину-то лет семь назад изобразил! Стало быть, и лубку этому столько же! Извольте видеть, выцвел весь, да, пардон, мухи-с его засидели. А в прошлом годе сам государь наш город посетил и сию картину-с оценил высочайше! Вот тогда губернатор наш и решил на главной городской площади-с эту картину повторить, но только мозаикой выложенную, на стене городского собрания. И чтобы государь-император на ней также присутствовал-с! Объявили народу, что так, мол, и так, и народ, надо сказать, идею эту горячо поддержал, всем миром деньги собирали: и господа-с, и простой люд. Я сам целковый внес. Как кассу собрали-с, так и работа началась, уже полстены готово-с!

Он указал рукой в окно, а затем вытащил муромцевскую ассигнацию, аккуратно сложил ее и сунул в карман жилетки. Роман Мирославович подошел к окну и стал всматриваться в темноту, затем повернулся к половому:

– И что, Зиновий Ильич эту мозаику лично собирает?

– Да с этим оказия вышла-с. Дело в том, что он сам больше по краскам да холстам специалист. Возраст у него преклонный-с, уж и не ходит, тяжко ему. А посему мозаику-с его сын собирает, Илья. А отец все на него кричит да ругается постоянно, мол, это не так, да тут не эдак! А бывало-с, что и палкой отлупит, смех и грех прямо!

– Лупит? Палкой? И за что же?

– Да позвольте-с, барин, как за что? Уж все сроки вышли, пора работу сдавать, а тот ни мычит ни телится! Дело в том, что картина-то сама крохотная, с нее мозаику такую огроменную у Илюхи выложить никак не выходит-с! Да и где рож таких же понабрать, чтоб похожи были? С кого Зиновий Ильич рисовал – те уж изменились, детишки выросли, стало быть, а кто старики – уже и померли вовсе. А Зиновий Ильич уперся, стоит на своем, мол, все должны быть один в один! Мы сами слыхали, как он на всю площадь на Илюху бедного орал: иначе не сын ты мне и не художник вовсе, а бездарность, каких много-с, и фамилию нашу только позоришь! Так вот, значит-с. Вот и выходит, что поспешать ему надо-с, сердечному, что есть сил, братию нашу городскую-с изображать. Да так, чтоб на батюшкиных с картины были похожи все, чтобы ему угодить, значит. А тут, эвона, целый город! Он уж и так, и этак, и искал похожих, даже с меня рисовать хотел-с. Но, Зиновий Ильич говорит, глаза у меня больно хитры-с и вообще рожей я не вышел. Что ж, служба у меня такая, иначе нельзя-с!

«Знал бы ты, как тебе повезло», – подумал Муромцев.

– А сроки-то горят, – продолжал половой, – отец на него криком кричит, начальство сердится, Илюха, бедолага, горькую пить стал. Сидит пьяный в кабаке и плачет – а мы его успокаиваем да коньяком-с отпаиваем! Жаловался нам, что, мол, кого ни просит – все в отказ, мол, заняты и денег даже не берут. А потом как-то он вдруг успокоился, дело на лад пошло – и гляди-ка, уже полмозаики готово. Говорил, что договорился с людишками, нашел способ.

Муромцев не стал дослушивать разговорчивого полового, достал дрожащими руками из бумажника еще несколько ассигновок и кинул на стол. Затем схватил плащ с зонтом и выскочил в ночную тьму. Половой, только что получивший свое месячное жалованье, выбежал за ним следом.