Это – начало одного из моих тюремных стихотворений, которые, как я уже писал тебе, сложились у меня в голове… Родненький мой голубчик! На всякий случай поздравляю тебя с наступающим Новым годом и всей кровью моего сердца и мозга, всем своим существом, душой желаю тебе самого великого земного счастья! Только бы была ты здорова, спокойна, счастлива! Только бы исполнились все твои желания! Хоть бы и ты посмотрела на мир весёлыми, Синичкиными глазами! Дай тебе бог, судьба, мир, вселенная, – всё, что есть могучего и доброго в ней, – всего, всего светлого, лазурного, наилучшего! Ни о ком и ни о чём я не думаю в своём одиночестве, кроме тебя, Мусенька. Ложусь спать в бараке приблизительно в 9–10 час[ов] и знаю, что в это время в Москве только первый или 2-й час полдня. Стараюсь представить себе, что делаешь ты, где ты, какая ты, кто там с тобой. Представляю каждый раз соответствующую конкретную обстановку и пр[очее]. Просыпаюсь на нарах (сейчас живём пока в палатках, как герои произведений Джека Лондона) в 7–8 ч[асов]. утра и знаю, что в это время ты, по-видимому, уже дома, в нашей дорогой комнатке, – ложишься спать или готовишься к этому… Это так печально и так тепло, приятно, Мусенька, мечтать о тебе, о нас, о нашей прошлой и будущей жизни. И это – тот эликсир, который поддерживает меня. К этому мне нечего добавлять, деточка моя, и, думаю, просто не нужно… Всего, как я уже писал тебе, я получил от тебя – 2 письма, 2 первых посылки (как они помогли и помогают мне, Мусенька, если б ты знала: на море, на транзитке во Владивостоке, здесь!..). Всё, всё решительно прекрасно, мамочка! Всё дорого той особенной любовью, тем вниманием, какие ты, Симуся – моя маленькая, вложила здесь в каждый пакетик, в каждую вещичку! Я даже ощущаю ещё ту нежность и теплоту, – ту радость мою, – какие доехали с посылкой ко мне за 12–13 тыс. километров – из Москвы сюда. Почти убеждён, что и другие две посылки (от 22/Х и 1/ XI) так же благополучно найдут меня на Колыме. Тогда протелеграфлю… Я же послал тебе за 3 мес[яца] этапа – 6 писем и 4 телеграммы, а от тебя получил их 6, но один – последний оплаченный ответ использовать не мог по независящим обстоятельствам… Теперь о переписке сюда – отсюда зимой, до марта-апреля (т. е. до открытия навигации). Только одни, кажется, телеграммы; авиапочты, кажется, ещё нет. Но ты, мордочка, наведи, где можно, сама точные справки (телеграф, радио, авио), – можно, может быть, в ГУЛАГе… Пиши мне о своём здоровье (лёгкие, похудание – смотри, Мусенька, за зубами!), заботься, пожалуйста, ради меня о себе, а я позабочусь ради тебя – о себе… Слышишь, родненькая? Помни, это самое важное. Крепко, крепко тебя целую. Крепко обнимаю. Целуй Севочку…
Родненькая моя, маленькая Симуся, здравствуй, здравствуй, дружок!