Дело о деньгах. Из тайных записок Авдотьи Панаевой

– Ты, Еремей, пожалуй, принеси мне еще одно одеяло, боюсь, ночью будет холодно. И разбуди меня, пожалуйста, в девять часов.

Одеяло – огромное, стеганое, кремовых тонов – было принесено. Еремей важно удалился.

Перед тем как начать приготовления ко сну, он зажег лампу и поднес к глазам карточку. На ней бисерным женским почерком было выведено:

Спасибо Вам за Наталью, Лизу и Елену!

Слушательницы Педагогического училища

Спалось плохо. Мешал сильный одуряющий запах роз, болела нога, одеяло давило как могильная плита, под ним было нестерпимо жарко. В мороке сна приходили видения. Все его русские женщины – барыни и крестьянки – выстроились в цепочку хоровода и отплясывали «русскую» под треньканье мужицкой домры. Идеальная Татьяна, страстная Мария, нежная, как ангел, Ольга, Авдотья Ермолаевна, на сносях, с большим животом. В центре круга он разглядел и их с Авдотьей Ермолаевной дочку, Полинетту, неумело машущую руками, недовольную, что пришлось танцевать по – русски.

Подумалось горько, что Полинетта, воспитанная в семье Виардо, ушла от России, но и к Франции не пристала. Неразвитое сердце, не любящее ни музыки, ни поэзии, ни природы и ни собак, в то время как он, ее отец, только это и любил. За пределами круга, в стороне от остальных, бойко отчебучивала цыганочку молодая красавица, чернобровая, с румянцем в пол – лица. Она ловила его взгляд, но он отворачивался, не хотел смотреть. Женщина эта, по имени Феоктиста, была на его совести. Она жила с ним в Спасском, потом в Петербурге. Родился ребенок – не уверен был в своем отцовстве, к тому времени Феоктиста была выдана замуж за мелкого чиновника – пьяницу. Мальчика, названного Иваном, сдала она в приют. Что сталось с этим ребенком? Жив ли он, какова его судьба? Боже, что он наделал! Он застонал и сам сквозь сон услышал, что стонет. Как непереносим этот нескончаемый морок, бесконечная тягучая пляска! Как жаждет вырваться из беспросветной муки душа.

Он прислушался. Откуда – то издалека донесся чуть слышный звук, постепенно он усилился. Он узнал голоса и мелодию. Это дети Полины: строгая разумная Луиза, смешливая шалунья Диди, певчая птичка Марианна и общий баловень крошечный семилетний галчонок Поль, сидя в лодке, распевали во все горло утреннюю песню. А вот и сама Полина, нарядная, в легком белом платье, с чайной розой в волосах, – она управляет детским хором. Как звонко и нежно звучат ребячьи голоса. Но вот пение прекратилось, дети заметили его, стоящего на берегу, и радостно захлопали, закричали: «Тургель, Тургель, иди к нам!».

Когда ровно в девять часов Еремей, постучавшись, вкатил в номер тележку с завтраком, постоялец еще спал и по лицу его бродила блаженная улыбка.

* * *

Ночной дилижанс

«Подруга темной участи моей»

Николай Некрасов

Он проснулся от незнакомого шума. К привычному звуку лошадиных копыт примешивался какой – то новый, странный. Поглядел направо в ночное, наполовину занавешенное окошко. Звук шел оттуда, с той стороны, понемногу нарастая.

– Piove, —протяжно произнес мужской голос впереди. Он узнал голос postiglione – кучера. А «пьове», «пьове»… значение слова было близко, рядом – он огляделся, снова быстро взглянул на стекло, по которому растекались струйки. Дождь! «Пьове» – это итальянский дождь. В декабре! Накануне Рождества! Вот так Италия!