Дело побежденного бронтозавра

— Обычный китаец? — прищурился Загорский (ибо это, конечно, был он). — Посмотрите на него. Он одет в совсем простое, даже бедное платье, при этом, очевидно, грамотен. Это большая редкость, в Китае среди бедноты почти нет грамотных людей. А вот среди японцев грамотны подавляющее большинство — это одно из достижений реставрации Мэйдзи, которую провел их нынешний император.

— Это не может быть японец, — не очень уверенно заметил штабс-капитан. — Вы же видите, у него коса, а японцы кос не носят.

Статский советник усмехнулся и сказал, что сейчас они посмотрят, что это за коса такая. Он кивнул стоявшему за его спиной Ганцзалину, тот быстрой бесшумной походкой приблизился к подозрительному грамотею. Подходя, помощник Загорского попытался заглянуть в тетрадку, но подозрительный очень проворно ее прикрыл. Ганцзалин что-то сказал ему по-китайски, тот, чуть помедлив, отвечал односложно. Ганцзалин ухмыльнулся и внезапно рванул собеседника за косу.

Все наблюдавшие за этим спектаклем ахнули — коса осталась в руках у Ганцзалина.

— Фальшивая! — поразился прапорщик. — Китаец-то поддельный. Шпион, право слово, шпион.

Разоблаченный лазутчик не стал вступать с Ганцзалином в долгие пререкания, а просто нанес внезапный и сильный удар врагу ребром ладони по горлу. Однако тот успел подставить руку и отбил удар. Видя, что противник ему попался сильный, шпион схватил свою тетрадку и бросился наутек.

— Уйдет! — крикнул штабс-капитан.

Однако противник шпиону попался не только сильный, но и быстрый. Не успел тот пробежать и нескольких саженей, а уж Ганцзалин нагнал его и, совершив длинный прыжок, повалил прямо на пол.

— Ловок ваш китаец, — с легким восхищением в голосе признал штабс-капитан. — Или он тоже японец?

— Ну нет, — улыбнулся Нестор Васильевич. — Мой китаец — китаец с гарантией, на все сто процентов…

* * *

Заместитель начальника крепостной жандармской команды штабс-ротмистр Игорь Виссарионович Палеев беспрерывно моргал красными от недосыпания глазами. При этом на Загорского он почему-то старался не смотреть. Однако моргать глазами без конца и краю было невозможно даже жандармскому ротмистру, рано или поздно надо было что-то сказать.

— Так, значит, — проговорил он весьма уныло, и пшеничные усы его, в другое время, надо думать, весьма бравые, опустились вниз, словно бы под невыносимой тяжестью бытия. — Японского разведчика нам доставили. Мерси вам за это глубочайшее.

Нестор Васильевич посмотрел на Палеева внимательно: в голосе жандарма он уловил какой-то сарказм.

— Да помилуйте, ваше высокородие, какой тут может быть сарказм, одна только вечная непреходящая благодарность и осанна в вышних, — продолжал штабс-ротмистр. — Мы, честно сказать, давно с японскими шпионами тут не сталкивались. То есть, конечно, не так чтобы не сталкивались — вообще-то шпионов тут пруд пруди, и, как легко догадаться, почти все они японские. Вот только натуральных японцев давно уже не видать: все китайцы да корейцы.

— А почему так? — заинтересовался статский советник.

— Да видите ли, как война началась, им хвост-то слегка поприщемили. До этого, прямо скажем, такая у них была тут вольница, что ни корейцам, ни китайцам, ни даже русским и не снилось.

Если верить словам жандармского ротмистра — а не верить им у Загорского не было никаких оснований, — еще с начала 90-х годов японцы хлынули во Владивосток рекою. Тогдашний генерал-губернатор Духовский позволил им въезжать почти в любом количестве для строительства Транссибирской магистрали и судоремонтного дока.

— Большинство ехали по договорам, но были, конечно, и такие, которые самовольно, — уточнил штабс-ротмистр. — О том, что это могут быть лазутчики, тогда никто не думал, отношения с Японией у нас были хорошие. Наши русские корабли зимовали в Нагасаки, ремонтировались там, запасы пополняли. Там же жили и развлекались наши морские офицеры. Японцы им и барышень поставляли, и прочие удовольствия. Некоторые даже женились там — на временных японских женах. Знаете, как этих жен зовут по-японски? Мэкакэ! С той поры, я думаю, у нас и всех японцев стали звать макаками, а не только барышень.

И офицер почему-то с упреком посмотрел на Загорского, как будто это именно он дал японским барышням такое богопротивное и скабрезное прозвище.

Однако Загорский, кажется, думал о чем-то другом — глаза его затуманились каким-то давним воспоминанием. Не дождавшись от статского советника никакой реакции, жандарм продолжил свой рассказ.

Русские офицеры, привыкнув к японкам, часто забирали их с собой в Россию. Некоторые японки, которым не повезло стать женами и подругами, нанимались прислугой в офицерский клуб Владивостока, а также няньками к детям.

К началу века в городе насчитывалось около двух тысяч японцев, среди которых было изрядное количество отставных солдат и унтер-офицеров. При этом две тысячи — это постоянно проживавшие в городе, на самом-то деле их было гораздо больше.