Дело Саввы Морозова

– Не останутся, – согласился Ганцзалин. – Вопрос другой – что за внимание?

По мнению Ганцзалина, взять за себя психически больную девушку могли бы только разного рода шаромыжники и охотники за приданым. А купцу Самохвалову, понятное дело, неохота отдавать дочку абы кому. Впрочем, дело не только в этом. Главная сложность в том, что сама Елизавета – девушка чрезвычайно нравная. Она не очень понимает особенностей своего положения и замуж готова пойти только по любви. А вкус у нее крайне переборчивый. Кажется, из всех претендентов на ее руку по душе ей пришелся один только армянский красавец Оганезов.

Загорский думал. Можно, конечно, предположить, что Оганезов – охотник за приданым. Он одновременно морочил голову и Терпсихоровой, и Самохваловой. Терпсихорова нравилась ему, так сказать, сама по себе, в Самохваловой же его привлекали деньги. Но почему убили актрису? Может быть, о сопернице узнала купеческая дочка и Оганезов, боясь потерять деньги, таким ужасным образом решился обуздать ее ревность? Но это уж, простите, такая дикость и людоедство, рядом с которым меркнут любые выходки большевиков. Нет, очевидно, дело тут обстоит сложнее. Впрочем, об этом они с Ганцзалином поговорят чуть позже, сейчас его ждет Морозов…

Загорский повесил трубку, повернул голову к полуоткрытой двери, прислушался. Улыбнулся.

– Хватит прятаться, – сказал он в пространство, – покажись. Хочу посмотреть на тебя в новом обличье.

Несколько секунд стояла мертвая тишина, потом скрипнула половица. На пороге гостиной, потупив голову, стояла Ника в ливрее камердинера.

– Ага, – кивнул статский советник, – я почему-то так и думал. Значит, тебя теперь зовут Никанор?

Ника пугливо оглянулась по сторонам и выглянула за дверь. Вокруг было пусто, и она немного успокоилась.

– Зайди и закрой за собой двери, – велел Нестор Васильевич.

Барышня послушно шмыгнула внутрь и затворила высокие тяжелые двери. Несколько секунд статский советник с интересом ее разглядывал. Однако недурной камуфляж, стыдиться за нее не приходится. Даже удивительно, что ей удалось продержаться у Морозова столько времени. Похоже, он в ней не ошибся, со временем из нее вырастет настоящий профессионал сыскного дела. Правда, если она захочет работать официально, ей придется отказаться от женских привычек и изображать из себя мужчину всю оставшуюся жизнь. Что, надо сказать, с каждым годом делать будет все труднее.

Впрочем, все это ерунда. Он, собственно, хотел сказать ей только две вещи. Первая – он не упрекает ее за то, что она пошла поперек его воли, однако просит впредь все же сообщать ему о подобной самодеятельности. И второе: что ей удалось узнать, живя в доме Морозова? Есть ли в доме шпионы, кроме нее самой, не зреет ли здесь заговор против хозяина?

Ника только головой покачала. Шпионов, кроме нее, нет, во всяком случае, она таковых пока не обнаружила. Загорский задумчиво кивнул головой. Если шпионов нет, это может значить одно из двух. Первое – их еще не выявили. Или второе – они очень скоро появятся. Поэтому Веронике Станиславовне придется и дальше держать ухо востро.

– Мы с Ганцзалином пока в Москве, – сказал статский советник, поднимаясь с кресел. – В случае чего, телефонируй мне на московскую квартиру. Если не застанешь нас на месте, телеграфируй туда же.

С этими словами он поощрительно улыбнулся и вышел вон.

Она, хмурясь, смотрела вслед статскому советнику. Знал бы он, в каком удивительном положении оказалась она, прикинувшись мальчишкой Никанором и проникнув в дом мануфактур-советника! Впрочем, о положении своем она сейчас не решилась бы сказать никому – ни Загорскому, ни Морозову, ни даже самому Господу Богу, если бы, конечно, вдруг он заинтересовался ее никчемной жизнью, свесился бы с облака и начал бы с пристрастием ее допрашивать. Нет, то, что произошло с ней накануне, даже неизвестно было, как пересказывать.

А накануне случилось вот что. Сидела Ника тихохонько в кабинете хозяина и почитывала книжку Жюля Верна – привилегия близости к хозяину: если его нет дома, ты сам себе господин. Вдруг на пороге без стука – а и что стучать, и так известно, что Саввы Тимофеевича дома нет, – так вот, на пороге без стука явилась горничная Дуняша. Ника поглядела на нее настороженно: неужто снова здорово, опять будет приставать? Сказано же – скопец она, скопец! Или забыла?

Но Дуняша домогаться Никанора не стала, только, глядя куда-то мимо, сообщила, что барыня, Зинаида Григорьевна то есть, к себе морозовского камердинера требует.

– Ладно, скажи – приду, – отвечала Ника солидным баском.

– И чтоб срочно, – сказала Дуняша и так сверкнула на нее глазами, что стало ясно, что ничего она не забыла и больше того, ничего не простила.

Ничего не оставалось, как подняться и поплестись за бывшей воздыхательницей, а нынче ненавистницей.