Дело шести безумцев

– Ты ничего не найдешь, Кира. Но если хочешь… – прикрыл он глаза.

– Анна? А дальше?

– Дальше Ракиура.

– Анна, – чему еще я могла удивиться, – Воеводин сказал, что шестую главу учебника писал не он. Помнишь обложку? Авторство книги – «В. А.». На ней классическая подпись Воеводина – буква «В» – и точно такая же буква «А».

– Думаешь, Анна написала тот учебник?

– Как минимум одну главу точно.

– Зачем?

– Просто поверь, Камиль. Как Воеводин верит в звезды.

– Звезды – ядерные бомбы, помнишь? Они ставят точку всему. И даже в истории со спорыньей.

– Нет. В нашей истории со спорыньей точку поставит камелия.

– Точку для кого? – не понимал он.

– Для тебя, Камиль. Должен ведь ты найти причину сменить фантазии о скальпеле в чужих шеях на что-то другое.

– И что там у меня в финале, Журавлева?

– У тебя не журавль, Кам, а белый аист.

– Кам… – улыбнулся он. – Меня так жена называла.

– Кама-кама-кама-кама-кама-камелия, – напела я, – знаешь эту песню?

– Маша ее напевала часто. Пробовала меня как-то растормошить. Отвлечь от работы в морге, заставить общаться с ней.

– Камиль… почти Камелия, что расцвела шесть лет назад, а ты и не заметил.

– У вас с Воеводиным батл? Осьминоги, кальмары, журавли, камелии? Я – патологоанатом, сотрудник морга. Я понимаю на латыни, но не на языке романтических аллюзий.

Я описала глазами круг, беря его за руку:

– Твоя жена Маша Зябликова назвала дочку Камелия. Она зовет ее Лея, а имя дала в честь ее отца – Камиля. В честь тебя. Поздравляю, теперь ты папа, Смирнов.

– Что?.. Кира… У тебя токсин не выветрился. У нас с Машей не было детей.

– Она уехала, не сказав, что в положении. Кто купил фотографии пляжа и камелий, которые я приняла за розы?

– Маша… мы виделись с ней в тот день последний раз.

– Ты просто не полюбил ее так, как ту девушку с острова. Она чувствовала это, потому уехала в Калининград. Но твоя дочка… Лея. Я видела ее… как я сразу не поняла, что она твоя копия!

– Ты ошибаешься… Я не верю…

– Мне даже ДНК-тест не нужен, чтобы точно знать. Лея – твоя дочка. Придется тебе поверить. Ты служишь в бюро Воеводина. Красивое уравнение судьбы, не правда ли? Воеводин бы сказал, что дочка – твоя звездочка в руках, а мы с Аллой говорим, что она твоя карта к спасению.

– Мы с Аллой?

– Какой смысл отрицать, Камиль? В ней и во мне одинаковый геном. Прекрасный и ужасный, как термоядерная реакция внутри звезды. Звучит красиво, но может убить целую планету.

Камиль ничего не сказал. Я отвела взгляд, когда ощутила его горячие руки, сомкнувшиеся вокруг меня в объятии, и влажную щеку, прижавшуюся к моей щеке. Нет, сердце Камиля и миндалевидное тело его головного мозга все еще оставались внутри, а не на какой-нибудь полке холодильника между маринованными огурцами и томатной пастой.

Из его глаз текли горячие слезы, из тела вырывались рыдания, и пусть он отпускал сейчас навсегда свою Анну, выплакивал ее, забывал. Стирал не только ее глаза, но все изображение целиком, что рисовал когда-то с лучшими профайлерами, составителями портретов для объявлений «их разыскивает полиция».

Сердце Камиля больше не искало. Оно готово было обретать. И я давно не была так счастлива, как сейчас. Кем бы ни была его загадочная Анна, она привела его в эту самую точку созвездия, замкнув линию его судьбы. Как сказали бы мы с Аллой, она поставила знак равенства между Камилем и Камелией.

* * *

Два месяца спустя я жила в новой квартире, съехав с той, которую мне когда-то помог арендовать Женя.

Как удобно он придумал – прямо над кафе «Вермильон», где время от времени я покупала круассаны из муки со спорыньей, что меня и травила. Моя подруга Алина и остальной персонал кофейни ничего не узнали о причине закрытия сети. Вспомнив старых знакомых в кофейне «Биб», я помогла Алине устроиться туда менеджером.

Все пострадавшие, доведшие себя до смерти необычными способами, тоже покупали булочки в сети этих кафе возле своих домов. Токсин оказался настолько сложным по структуре (я не удивилась ни на грамм), что расшифровке не поддавался. В нем были схемы, что не только сводили ученых с ума, но и добавляли Алле гениальности.

Пятнадцатилетний парень, как и я, выиграл корзину с выпечкой в кафе по лотерейному билетику. Он получил одно из сильнейших отравлений из всех. Дозировки хватило, чтобы он с точностью вспомнил расположение вен человека, потому что недавно смотрел об этом научную программу (эти нюансы по делу рассказал мне позже Камиль).

Гимнастка, очевидно, решила, что выступает на олимпиаде. Содержание токсина в ее крови было минимальным.

Женщина с землей почувствовала сильнейший голод, потому что полжизни просидела на диетах, запрещающих сладкое. Землю она, скорее всего, приняла за шоколадную крошку.

Кума военного с гитарой мечтала выступать на сцене, пробуясь в молодости во всевозможные проекты и шоу, где искали певцов. Свой номер она исполнила в софитах фар несшейся на нее фуры.