Дельцы. Том II. Книги IV-VI

Завтракъ былъ сервированъ раньше обыкновеннаго: Бориса Павловича подмывало проѣхаться и даже пройтись по Невскому. Онъ разсѣлся одинъ у открытаго окна и, послѣ разныхъ возбуждающихъ hors doeuvres, скушалъ цѣлую серебряную кастрюлечку своего любимаго relevé: жидкой яичницы съ шампиніонами, которая у него дѣлалась въ совершенствѣ. За яичницей послѣдовали свѣжіе цыплята и спаржа по-польски. Борисъ Павловичъ не обходился никогда и безъ десерта, а сыръ ѣлъ по-французски, подъ конецъ. Легкій вѣтерокъ, доносившійся въ окно, щекоталъ его широкія ноздри и удвоивалъ его аппетитъ.

Кончился завтракъ, но посѣтителей все-таки не было. Это не заставило Саламатова нахмуриться. Напротивъ, плутоватая усмѣшка блуждала по его губамъ; онъ ихъ то-и-дѣло облизывалъ. Завтракъ привелъ его въ еще болѣе пріятное настроеніе.

Часу во второмъ онъ одѣлся по-лѣтнему, велѣлъ запречь вороного рысака въ эгоистку, на которой онъ держался съ опасностью жизни, доѣхалъ до угла Невскаго и пошелъ пѣшкомъ по направленію къ Адмиралтейству.

— «Петербургскія вѣдомости», «Голосъ»! крикнулъ ему разнощикъ газетъ.

Онъ купилъ нумеръ и развернулъ его, чтобы прочитать опять объ увольненіи дѣйствительнаго статскаго совѣтника Саламатова съ производствомъ въ тайные. Его это тѣшило. Лицо его точно говорило: «ну, чему вы, дураки, обрадовались, что меня изъ службы выгнали? вы глупы, а не я». — Ходить пѣшкомъ Борисъ Павловичъ вообще не любилъ, хотя доктора и предписывали ему; но въ этотъ день онъ готовъ былъ остаться на Невскомъ хоть вплоть до обѣда. Ему хотѣлось повстрѣчать какъ можно больше знакомыхъ и разглядывать ихъ физіономіи, когда они будутъ пожимать ему руку, затрудняясь, съ чего начать разговоръ.

— Вашему превосходительству! взвизгнулъ кто-то у него подъ носомъ.

Саламатовъ обернулся и чуть не раздавилъ животомъ Абрама Игнатьевича Гольденштерна, одѣтаго также полѣтнему, въ прюнелевыхъ штиблетахъ и соломенной шляпѣ.

Саламатовъ взглянулъ прямо въ лицо Гольденштерну и ему удалось замѣтить въ осклабленной маскѣ своего пріятеля какую-то съеженность.

— Чко-жь вы меня не поздравляете? спросилъ онъ, кладя правую рукуна плечо Гольденштерну.

— Съ чѣмъ прикажете?

— Какъ съ чѣмъ? Точно вы не читали?

— Да я прочелъ сегодня утромъ, и хотѣлъ даже поѣхать къ вамъ, только помѣшали мнѣ разные народы, такъ все, по пустякамъ, по пустякамъ…

Гольденштернъ повернулся и пошелъ въ ногу съ Саламатовымъ. Лицо его приняло озабоченный видъ.

— Вы мнѣ не сказали, началъ онъ тихо, — что дѣло можетъ такъ разыграться. Интересъ, конечно, большой, но зачѣмъ-же вамъ было рисковать карьерой, сдѣлайте одолженіе? Наши всѣ будутъ сильно тужить, сильно тужить…

— И поминки обо мнѣ справлять? весело спросилъ Саламатовъ.

— Поминки, то-есть какъ поминки?

— По-христіанству, а то и по-іудейству. Вѣдь я теперь умершій человѣкъ.

— Вы все шутите, все шутите, заговорилъ Гольденштернъ съ сожалительной миной и замоталъ головой.

— Да что-жь мнѣ больше остается дѣлать, другъ Абрамъ Игнатьичъ: по іудейскому обычаю, главу пепломъ посыпать, что-ли? Вонъ видите, какая погода-то стоитъ на дворѣ. Всякій злакъ, батюшка, прозябаетъ… Замѣтили, какая махровая пронеслась на сѣрыхъ-то? Должно быть, свѣжаго полученія, вмѣстѣ съ устрицами… У васъ позыва нѣтъ проглотить дюжинку, другую?

— Вы насчетъ устрицъ?

— Да, насчетъ устрицъ; мы какъ-разъ противъ Одинцова. Берите меня подъ руку, авось насъ не раздавятъ.

Гольденштернъ ничего не отвѣчалъ, а только сдержанно разсмѣялся. Онъ продолжалъ ежиться и видимо не умѣлъ попасть въ надлежащій тонъ. Эго тѣшило Саламатова и красныя щеки его такъ и блистали.

Они перебрались на другую сторону Невскаго и вошли въ одну изъ Милютиныхъ лавокъ.

Сидѣльцы въ бѣлыхъ фартухахъ почтительнѣйше раскланялись саламатовской тушѣ и проводили ее глазами въ узкій корридорчикъ, гдѣ помѣщаются чуланчики для ѣды устрицъ.

Саламатовъ занялъ чуланчикъ налѣво и весь наполнилъ его своей фигурой. Гольденштернъ смотрѣлъ крошечнымъ придаткомъ. Бѣлокурый, блѣднолицый парень съ особенной серьезностью принялъ заказъ Саламатова, проговоривъ что-то такое, гдѣ былъ только слышенъ звукъ «съ».

Несмотря на то, что въ желудкѣ Бориса Павловича находился уже плотный завтракъ, онъ началъ съ пикантныхъ закусокъ, предшествовавшихъ устрицамъ съ шабли и шампанскимъ.

— Такъ вы уже меня, значитъ, похоронили, заговорилъ Саламатовъ, отправляя себѣ что-то въ ротъ, — и подыскали другого ходатая?

— Э… какъ-же можно! вскрикнулъ Гольденштернъ и налилъ себѣ рюмку бѣлой померанцевой.

— Да вѣдь я вижу ваше разсужденіе: мнѣ и цѣна была до тѣхъ поръ, пока я шелъ на проломъ, рискуя мѣстомъ. А теперь, дескать, какая намъ въ немъ благодать: его по шапкѣ, онъ будетъ труса праздновать!..

— Какже можно, какже можно, — перебилъ опять его Гольденштернъ: — развѣ мы васъ не знаемъ!

— Да ужь и я-то васъ знаю: вы хоть того и не стоите, сколько васъ ни есть, а я дѣло выиграю. Теперь у меня руки совсѣмъ развязаны, — такъ аль нетъ?

— Это точно, какъ-бы опомнившись вскричалъ Гольденштернъ — теперь ужь для васъ никакого риску нѣтъ.