Демьяновы сюжеты

Через несколько минут Марик ушел. Наш диалог с Викой, в который периодически вклинивалась Илона, продолжался до поздней ночи. Я, пересказывая эпизоды из жизни Марика и других знакомых артистов, говорил примерно следующее:

– Страстная любовь – это мощный стимул, позволяющий, во что бы то ни стало, преодолевая страхи и сомнения, двигаться к намеченной цели. Но подобная любовь – это и отречение, самопожертвование, нескончаемая череда болезненных компромиссов.

– А нельзя ли обойтись без компромиссов, исключить страсти-мордасти и прочую фигню? – иронично ухмыльнулась дочь. – По-моему, в театре, как и на любой другой работе…

– Творческой работе, – поправил я.

– Согласна – творческой…

– Ты бы дослушал Вику, – встряла Илона. – Мне кажется, что она хочет сказать что-то дельное.

– Извините, – кивнул я. – Пожалуйста, продолжай.

И Вика продолжила – уверенно и спокойно, вероятно, повторяя слова кого-то из своих старших товарищей по студии:

– Талант, интеллект, профессионализм, дисциплина и крепкое здоровье – перечень того, что необходимо в театре. И не надо сюда примешивать личную жизнь с вашими дурацкими компромиссами. Мухи отдельно, крокодилы отдельно…

И тут вспыхнула Илона:

– Теоретически ты права, тысячу раз права! Но к реальности это не имеет никакого отношения. Это тебе говорю я, рядовой педагог музыкальной школы, которая могла бы вырасти в очень приличного музыканта. Для этого надо было после музучилища поступать в консерваторию. А я, как тебе известно, вместо консерватории вышла замуж и родила тебя. Разве это не компромисс? Еще какой!.. Но осознанный. Поняла, что семья дороже… – Вдруг Илона скорчила забавную гримасу и заговорила противным, скрипучим голоском Бабы-Яги: – Будет с кем на старости лет о театре посудачить.

Илонина импровизация получилась настолько неожиданной и смешной, что мы не могли успокоиться несколько минут. Когда же отсмеялись, я произнес, многократно слышанное от Марика:

– Театр – это азартная, рискованная игра. В ней есть только победители и проигравшие. А те, кто посредине – вне игры, их можно только пожалеть. – Я дотронулся до руки Вики. – Ты же не хочешь быть проигравшей, и жалкой тоже не хочешь быть, значит, надо приготовить себя к преодолению…

– Сначала поступить надо! – вскрикнула Илона и обняла Вику, крепко прижав к себе. – Одним словом, мы с папой препятствовать не станем. Но ты десять раз подумаешь.

Окончательное решение Вика приняла после консультации с педагогом ЛГИТМиКа, организованной Мариком. На Моховую мы пришли с ней вдвоем.

Прослушав Вику, пятидесятилетний, сутулый мужчина в непомерно длинном, темно-сером, пиджаке и потертых джинсах, отведя взгляд в сторону, меланхолично произнес:

– Шансы есть, способности очевидны, но увидит ли их мастер курса – большой вопрос. Все зависит от его самочувствия и настроения. – Он виновато посмотрел на меня: – Сами понимаете, возраст, болячки…

Эти «самочувствие и настроение» привели Вику в бешенство:

– Что за мутотень?!. Почему я должна зависеть от старческих глюков?!. Они там все с прибабахами?!..

– Думаю, не все! – радостно выпалила Илона. – Но сбрасывать со счетов эти странности не стоит. Если поступишь, тебе с ними жить.

Вика поступила в медицинский, и теперь уже перешла на третий курс.

Кстати, Марик, поздравляя ее с поступлением, подарил импортный фонендоскоп:

– Врачуя тело, помни о душе, – хитро подмигнул он. – Душа ведь тоже может простужаться.

Господи, как же его не хватает, думал я, переходя площадь Мужества…

Спустя пару дней выдалось тревожное утро, Раиса Тимофеевна хандрила. За завтраком ничего толком не съев, она перебралась в комнату и забралась с ногами в свое кресло:

– Побудем в тишине, – вяло пробормотала она и, наверно, четверть часа сидела с полузакрытыми глазами, периодически тяжело вздыхая и постанывая, при этом – молча, что для утреннего времени было совсем не характерно. Как уже было сказано ранее, в начале дня она тараторила без умолку, словно только что вернулась с необитаемого острова, а вечером предстоит отправляться туда же. Я даже забеспокоился: может быть, надо звонить Леньке или сразу вызвать врача? Мои опасения усилились, когда обратил внимание на ее макияж. Сегодня он был выполнен без привычной тщательности.

Но вдруг она выпрямилась, крякнула, помотала головой из стороны в сторону и неожиданно протяжно зевнула:

– Я так и не поняла!.. Вчера вы рассказывали про некрасивого Сережкина из какого-то Дома пионеров, а чем закончилось, не сказали.

– Разве это было вчера? – осторожно спросил я.

– А когда же? – хмыкнула она, выползая из кресла.

– Извините, Раиса Тимофеевна, вчера был тяжелый день. С некоторых пор жару переношу очень плохо, – принялся рассуждать я о погоде, вспоминая, что же я рассказывал про бедного Сережкина. Разумеется, это было не вчера, а больше месяца назад, когда мы только-только с ней познакомились. И при чем здесь Дом пионеров, если он трудился в подростковом клубе?

А Раиса Тимофеевна не унималась: