Демидовский бунт

– Кто они? – не сразу сообразил Илейка, подумал: «А ну как кто из наших, ромодановских атаманов? Сказать бы слово хоть одно, утешить, что вот отыщет он Беловодье, избавителей на Русь приведет, вызволит из подземелья…»

– Братья это, Леонтий да Иван, – пояснил между тем купец, утрясая торбу. – Которые бежали с завода. Ох и лихо теперь будет Одинцам!

Беглецов отвязали друг от друга, и они с трудом, неуклюже начали вылезать из телеги. Когда один из них, пониже ростом, повернулся спиной, Илейка увидел связанные руки, да так, что едва ли не локоть к локтю стянуты.

Чернявый, цыганского обличья стражник ни с того ни с сего вдруг привстал в седле и изо всей силы ударил меньшого брата плетью. На обнаженной шее выступил – словно вспыхнул огнем – кроваво-красный рубец.

– Пошто бьешь брата Ивана, выродок собачий! – крикнул старший Одинец и встал перед конем, заслоняя меньшого. – Тебя бы самого, пса поганого, вместе со зверем-хозяином высечь, а потом повесить на старой осине! И повесят! Ромодановцы не извели ваше крапивное семя – бог даст другого часа, изведут! За все ваши лихоимства поквитаются!

Из открытых дверей конторы, от домницы, от соседних ближних дворов между тем набежали мужики, бабы, подростки. Городок словно проснулся от послеобеденного сна и теперь сходился к конторе, растревоженный случившимся. Илейка оставил купца с торбой соли у весов и поспешил в толпу, будто он мог чем-то помочь повязанным мужикам.

– Што-о? На хозяина такую хулу возводить? Да ты знаешь, что тебе за это? – приказчик вытаращил серые глаза, прокуренные усы недобро задергались. По упитанному лицу пошли розовые пятна. Он скособочился в седле, чтобы лучше видеть лицо выведенного из терпения работного мужика. – Держите его накрепко! Я мигом к хозяину доложить о бунте! – И дернул коня за повод, поворачивая в сторону демидовского особняка.

Со второго этажа, где из окон повысовывались служащие конторы, седобородый сухонький старик со стеклами на носу прокричал приказчику:

– Слышь, Викентий! Не бери греха на душу! Посеки мужика да на том и уймись. Яви свое благоволение к несчастным.

Приказчик, раздвигая конем толпу работных, выбрался на свободное место и поскакал в сторону реки, беспрестанно оглядываясь через левое плечо, словно боялся недоброй погони.

– Что же теперь будет? – выкрикивала в толпе сердобольная женка. Она протиснулась к телеге и перекрестила братьев. – Христос вам в защиту, горемычные детушки.

Вскоре вернулся приказчик. По злому лицу, по недоброму прищуру глаз и по тому, как побелели тонкие поджатые губы, Илейка сразу понял – будет худо повязанным братьям.

«Тако ж и наш Оборотень лютовал… Батюшку моего Федора в подземелье пытал каленым железом!» Закипая злостью, Илейка, не зная еще зачем, подхватил из-под ног увесистый ком сухой земли.

– Волоките к кузнице! – распорядился приказчик стражникам. – Чтоб впредь неповадно было бунтовать народ, повелел хозяин укоротить смутьяну язык калеными щипцами!

За спиной Илейки взвизгнула какая-то женка, ее крик подхватили другие. Засопели мужики, через силу сдерживаясь, чтобы не кинуться в драку – голыми руками против вооруженных стражников. Старший Одинец рвался из цепких рук, кричал обступившим работным, взывая к сочувствию и избавлению:

– Не каторжный я! И не убивец! За правду стоял, братья! За что такое глумление?

– Волоките! – срывая голос, закричал Викентий. – Смутьяну и бунтарю наказание поделом! А кто с ним заедино хочет под клеймо лечь – выдь из толпы! Што сробели, крикуны? – Викентий рывком выхватил из приседельных карманов пистоли, наставил на мечущуюся толпу. По багровым от напряжения скулам заходили тугие желваки, над головами громыхнул выстрел. Из сторожевой башни прибежал вооруженный караул человек в десять и перегородил улицу.

– Осади! Осади назад! – распоряжался приказчик, наставляя пистоли на каждого, кто хоть на шаг выпирал из толпы, стражники немилосердно стегали баб плетьми, пинками отгоняли отроков, длинными пиками стращали работных.

– Братец Леонтий, мужайся! Отольются им наши слезы! – прокричал младший, Иван, с крыльца конторы. Цыганоподобный стражник еще раз ударил его плетью и втолкнул в темные сенцы.

Два стражника с руганью поволокли старшего Одинца по улице. Толпа напирала на охрану и шла следом шаг в шаг, не отставая, готовясь, казалось, при первой же попытке применить оружие, всей массой навалиться на караул и смять его, пустить в ход кулаки и подручные средства: камни, колья и слеги из оград.

Илейка, стиснутый разгоряченной толпой, оказался перед огнедышащей домницей. Внутри, невидимое глазу, гудело пламя. Горячий дым вырывался из верхнего отверстия, смешивался с холодным воздухом и клубами уходил к красно-желтому склону горы.

– Архип! – Приказчик ногой распахнул приоткрытую дверь. – Живо сюда!

Из пристроя домницы, вытирая о кожаный передник испачканные ржавчиной и древесным углем руки, вышел лохматый, с торчащими жесткими бровями мужик, похожий на ощетинившегося старого ежа. На закопченном морщинистом лице сверкали белки глаз.