Демон

Для своей первой вылазки он выбрал маленькую типографию. Взломал замок на заднем окне и залез внутрь, предварительно спрятав галстук под рубашку, чтобы тот ни за что не зацепился. Гарри осторожно пробрался через захламленное помещение, обыскал офис владельца и забрал всю наличность, какую нашел. Типография располагалась в крошечном здании, напоминавшем сарай, внутри было холодно и уныло. Гарри бродил по печатному цеху, изучал материалы, предназначенные на печать, и поглядывал на часы. Когда до прибытия полицейского патруля оставались считаные минуты, он выбрался из типографии, закрыл окно и собрался уходить, но вернулся, снова открыл окно и только потом пошел прочь.

Он неторопливо шагал по улице, перебирая в кармане банкноты и мелочь. Его пульс участился, но шаг не ускорился ни на йоту, когда полицейская машина проехала мимо.

В течение месяца он еще несколько раз возвращался в тот же район. Потом перебрался в другой район, а затем – в третий, и эти вылазки происходили все чаще и чаще. Прошло всего несколько месяцев, и Гарри вновь впал в отчаяние, уже не зная, как поддерживать в себе возбуждение, чтобы заглушить ненасытную внутреннюю тревогу. Однажды вечером он вломился в крошечную химчистку и вышел наружу как раз в тот момент, когда патрульная машина свернула на ту же улицу. Он пошел им навстречу, остановил их и спросил, как пройти по такому-то адресу, взятому из головы. Только это не помогло. Он ничего не почувствовал. Ни предвкушения опасности, ни азарта, ни возбуждения от собственной дерзости, ни восторга свободы.

На следующий день он закрылся в своем кабинете, пытаясь в прямом смысле слова забыться в работе, чтобы не чувствовать, как все внутри рушится и рвется на части. Ему хотелось поехать домой сразу после работы, но он уже знал, что поедет не сразу, и боролся с собой, и пока шла борьба, он продолжал внутренне разрываться. Промучившись так полдня, он прекратил всякое сопротивление, смирившись с неизбежным: сегодня вечером он устроит очередную вылазку. Как только решение было принято, Гарри мысленно вздохнул с облегчением и наконец-то сумел сосредоточиться на работе.

Он не планировал свой сегодняшний поход, решил, что пусть ноги ведут его сами. Он шел как во сне, и очнулся на заднем дворе то ли скотобойни, то ли мясокомбината, где было темно и ужасно воняло, и снова словно во сне вошел внутрь, и открывал там какие-то двери, выдвигал какие-то ящики, плохо себе представляя зачем, потом так же рассеянно вышел наружу, и побрел вдоль по улице, и во второй раз очнулся уже на платформе метро.

Стоя на самом краю платформы, он машинально поглядывал то на рельсы, то на черный тоннель: не покажутся ли в темноте огни приближающегося поезда. И вскоре он их увидел. Теперь он смотрел как завороженный. Весь словно оцепенел, наклонившись над краем. Он уже слышал поезд. Грохот все громче и громче, огни все ближе. А потом поезд как будто пробился сквозь некий невидимый барьер и ворвался на станцию. Гарри смотрел, точно загипнотизированный этим зрелищем, этим оглушительным грохотом, и чувствовал, как его тянет на рельсы, и его тело медленно кренится навстречу поезду, который его разорвет на куски, размажет по рельсам, и его загноившиеся мозги забрызгают стены, и он на секунду задался вопросом, интересно, что чувствует человек, бросаясь под поезд, и он уже понял, что бросится под этот поезд, просто не сможет себя удержать, и так будет правильно, правильно и хорошо, и все его тело дрожало в гибельном восторге, а поезд с грохотом приближался, и Гарри склонялся все больше, наклонялся вперед, нависая над краем платформы, и поезд уже мчался мимо, и перед глазами мелькали смазанные картинки: окна, головы и тела…

Он сел в поезд и

доехал до Центрального вокзала. Дорога до дома занимала чуть больше часа, но время промчалось почти мгновенно. Он никогда в жизни не испытывал чего-то подобного. Ему не сиделось на месте. Пришлось встать и стоять, держась за поручень. Никогда в жизни его существо не бурлило таким восторгом. Господи, это божественно. Невероятные ощущения. Все настолько прекрасно, что Гарри не мог даже думать, что это такое. Не сейчас. Потому что сейчас он мог лишь упиваться своим восхитительным состоянием. Он плохо соображал. Не воспринимал ничего, кроме собственных ощущений. Ничего не хотел. Все было так, словно он отделился от мира и от себя самого. Он просто стоял, вцепившись в поручень. Где-то в глубинах себя ощущая ответ всех ответов. Он кружился внутри ослепительным вихрем. Стучал кровью в висках. Бился в нем и кричал. Гарри все крепче и крепче держался за поручень. Когда-нибудь, совсем скоро, он поймет, что ему говорится.

Ему больше не нужно было воровать. Больше не нужно было переживать, где бы ему подцепить себе телку, и проводить время в вонючих комнатах с крысами и тараканами. Это было не осознанное понимание, а глубинное внутреннее знание, которое он сразу принял за аксиому.