Демон

Наш Господь меня благословил, даровав многие радости и богатства, но сегодняшний день станет воистину богатейшим из всех богатств. Чаша моя переполнилась до краев. Нет на Земле человека, одаренного радостью больше меня, наименее достойного этих даров, ибо я грешен. Возможно, не более грешен и не менее грешен, чем каждый из нас, но все-таки грешен. И все же Господь, сущий на небесах, в безграничном своем милосердии одарил меня сверх всякой меры, преподнес мне бесценный дар жизни и указал путь, на котором я в меру своих скромных сил славлю имя Его. И хотя я недостоин Его даров, я могу только принять их с благодарностью в сердце и сказать: «Господи, да будет воля Твоя», – и надеяться, и молиться, что Господь сделает меня орудием своего мира… Как вы, наверное, знаете, шестьдесят четыре дня назад у меня случился обширный инфаркт, и меня привезли в больницу, где объявили умершим по прибытии… да… умершим! И все же я жив, жив милостью Божьей и стараниями доблестных медиков. И как символично, как правильно получилось, что я возвращаюсь к своему служению именно в этот день, когда мы празднуем Вход Господень в священный город Иерусалим, куда Иисус прибыл, заранее зная, что земное Его служение подходит к концу. И случилось так, что Его предали, и Он претерпел страсти и принял страдания на кресте за нас, грешных, дабы мы знали, что через смерть во Христе мы обретем вечную жизнь. Я сам сегодня – живое чудо. Человек, воскресший из мертвых… Следующее воскресенье, день Святой Пасхи – самый важный и светлый день во всем христианском мире, день воскресения Господа нашего Иисуса Христа, когда мы празднуем победу жизни над смертью. И чтобы возблагодарить Всевышнего за чудо моего возрождения и вознести хвалу Господу нашему и Спасителю, я отслужу мессу в Соборе святого Патрика в этот благословеннейший из всех дней, в Пасхальное воскресенье…

Уважаемые телезрители, у меня

просто ком в горле. Я не вижу ни одного человека без слез на глазах. Кардинал Летерман плачет в открытую, не стыдясь своих слез, как и все мы, и он улыбается, благословляя людей по дороге к машине. Вот он садится в машину. Вы сами слышите, уважаемые телезрители, улица все еще погружена в тишину. Вы сами видите, ничто даже не шелохнется. Люди в прямом смысле слова застыли в благоговении перед этим выдающимся человеком, которого любят и уважают повсюду, потому что он служит не только Господу Богу, но и всему миру. Автомобиль медленно отъезжает от тротуара, и… Боже мой, уважаемые телезрители, люди отделяются от толпы и кладут пальмовые ветви под колеса его машины. Я работаю на телевидении уже тридцать лет, но такое вижу впервые. Автомобиль едва движется. Мужчины, женщины, дети… Они выходят на середину проезжей части и кладут на дорогу пальмовые ветви. Я в жизни не видел такого великого проявления всеобщей любви, и надо ли говорить, что нет человека, который заслуживает этого больше, чем кардинал Летерман. На всей Пятой авеню, насколько хватает глаз, люди кладут на дорогу пальмовые ветви и склоняют головы, когда мимо них проезжает машина, и кардинал благословляет их из окна…

Гарри, как зачарованный, смотрел на экран,

смотрел, как машина кардинала Летермана медленно едет по Пятой авеню, а потом на экране возникла заставка с эмблемой службы новостей, и студийный диктор объявил, что это был специальный выпуск программы с прямым включением с места событий, а потом голос диктора превратился в неразборчивый гул, и Гарри смотрел прямо перед собой, уже не слушая, не обращая внимания…

Голос

все бубнил и бубнил, но Гарри осознавал только гулкую пустоту, что разрасталась у него внутри, и как будто сжимала горло невидимой петлей, и тащила его в тошнотворную скрежещущую черноту, в бездонную яму. Он прижал руки к животу, безотчетно пытаясь закрыть дыру, разорвавшую его нутро, и остановить дующий сквозь нее ветер.

Он сидел и

смотрел на экран, прижимая руки к животу, целую вечность, короткую, страшную вечность. На экране мелькали картинки, одна реклама сменяла другую, но он их не видел, не слышал. Просто смотрел. Из пустоты в пустоту. Из ямы в яму – из концовки в начало…

Он встал…

очень медленно. Пустота сделалась глубже. Яма сделалась глубже. Во рту появился противный свинцовый привкус. Первое движение было болезненным. Он застыл. Голова закружилась. Он еще крепче прижал руки к животу. Все-таки сдвинулся с места. Схватил пиджак. Вышел из дома.

Электричка – вот опять,