Демон

вот опять, вот опять, вот опять, вот опять – город и бесконечная поездка в метро – вытирать промокашкой – а там уже недалеко до спортивной площадки, и бита глухо ударилась о землю, и Гарри, который был на позиции правого полевого, бросился за мячом. Тренеры «Свенсонов» кричали, размахивая руками, бегите, сукины дети, бегите, и игрок на третьей базе уже коснулся отметки, а игрок на второй был по полпути к базе, и тут Гарри подпрыгнул, почти взлетел в воздух, вытянув над головой руку в перчатке, и врезался в сетчатое ограждение на долю секунды раньше мяча, который с глухим ударом воткнулся в перчатку. Гарри отскочил от забора, двумя руками прижимая мяч к животу, грохнулся на бетонированное покрытие, перекатился, поднялся на ноги и бросил мяч первому бейсмену, который легко отыграл свою базу и отдал передачу точно в руки второго бейсмена, и трипл-плей состоялся за считаные секунды. «Свенсоны» и их болельщики в полном составе застыли с отвисшими челюстями. Уходя с поля, Гарри улыбался до ушей, и его товарищи по команде, и все болельщики «Кейси» вопили, свистели, и наперебой хлопали Гарри по спине, и бросали в него перчатки, а когда Гарри вышел на биту, питчер злобно уставился на него и запустил первый мяч ему прямо в голову, Гарри даже не шелохнулся, только отдернул голову и улыбнулся питчеру, «Кейси» возмущенно вопили, обзывая подающего гадом и тухлым охотником за головами, «Свенсоны» кричали, не отбил – иди в аут, и вторую подачу Гарри отбил неважно, зато на третьей влупил со всей силы, и мяч пролетел высоко над головой центрального полевого и усвистел в самый дальний угол поля, и тренеры «Кейси» махали кепками своим бегущим на базах, мол, поднажали, ребята, бежим, и Гарри рванул на вторую базу, потеряв на бегу кепку, и увидел, как тренер машет ему, давай дальше, и еще поднажал, миновал третью базу и коснулся домашней пластины, когда второй бейсмен подобрал мяч в зоне шорт-стопа и швырнул его над головой кэтчера, который просто стоял столбом, и мяч улетел в ограждение, и товарищи по команде вновь окружили Гарри, и болельщики тоже, они кричали, хлопали его по спине и радостно свистели, и Гарри видел, что они им гордятся, и сам тоже гордился собой, он улыбался, смеялся и кричал вместе со всеми, он прислонился к серому сетчатому ограждению, и оно было холодным, а он смотрел на серую дорожку и на серую бетонированную игровую площадку, смотрел на небо, которое становилось латунно-серым, и солнце садилось, тускнело, поднялся ветер, и Гарри внезапно пробрал озноб, он стоял, вжавшись в серое сетчатое ограждение вокруг площадки, смотрел на поле, сквозь поле, и понимал, что такого не может быть, он не мог возвратиться на десять лет назад, но оно было – было, – и как он ни старался мысленно повернуть время и изменить точку отсчета, все равно выходили те же самые десять лет, но теперь в том «тогда» десятилетней давности что-то было не так, и он пытался понять, в чем тут дело, но безрезультатно, и сколько еще он продержится, сопротивляясь, и знать бы еще, чему именно сопротивляться, и он смотрел в серую хмарь, что сгущалась вокруг, и буквально физически ощущал, как она проникает под кожу, и не важно, что тогда было, а чего не было, он все равно оставался по эту сторону ограждения, и ему никогда не попасть на ту сторону…

никогда! это уже очевидно, неоспоримо, и безысходная серость – тому подтверждение, и Гарри все-таки оторвался от серого ограждения и пошел прочь от серой площадки, пошел по серой улице, его глаза видели каждую трещинку, каждую выбоину в асфальте…

он спустился по серым бетонным ступеням, усыпанным окурками и пережеванной жвачкой, спустился в серую яму метро – вот опять – одиноко доехал до конечной, вышел под конец дня в серый ветер, продувавший насквозь издевательский Кони-Айленд, встал на набережной лицом к ветру и уставился на горизонт, где серое небо смыкалось с серой водой, и серые волны у него под ногами накатывали на серый мокрый песок, он стоял, опираясь о парапет, стоял целую вечность, еще одну вечность, его бил озноб, но он не желал быть причастным к этому серому холоду и стоял, спрятав руки в карманы, сжав кулаки, и смотрел на сплетение серых теней, пока его вновь не окутала темнота.