Так прошло несколько месяцев, и с каждым разом ему становилось все труднее и труднее снимать нараставшее в нем напряжение в этих вечерних вылазках. Он начал брать крупные вещи: калькуляторы, и арифмометры, и прочее офисное оборудование, – выносил их на улицу и оставлял где-нибудь на тротуаре, предварительно убедившись, что он отошел на достаточное расстояние, как минимум на два квартала от здания. Однажды он взял тяжеленную пишущую машинку из кабинета на десятом этаже и, не пройдя еще и половины пути вниз по лестнице, подумал, что ему придется бросить ее прямо здесь. Руки болели, предплечья сводило судорогой. Казалось, что на ладонях сейчас лопнет кожа. Сердце бешено колотилось, со лба катился горячий пот, заливая глаза. Ноги не слушались, он боялся споткнуться, и сбился с шага, и покачнулся на краю ступеньки, чувствуя, как его тело медленно накренилось вперед, уже готовое рухнуть вниз, и все это могло бы закончиться очень плохо – свернутой шеей или проломленной головой, разбитой о пишущую машинку, – но он все-таки вырвал победу в этой отчаянной схватке с силой тяжести, отклонился назад, привалился плечом к стене и замер, хрипло дыша…
не хотелось бросать машинку на лестнице. Но, наверное, можно поставить ее на минутку, чтобы передохнуть. Перевести дух. Да, на минутку… всего на минутку – Нет! Нет! Если сейчас он поставит машинку на пол, то потом уже точно ее не поднимет. Он это знал. Однозначно. И нужно еще как-то вынести эту дуру из здания. По-другому – никак. Он стоял, привалившись к стене, пот ручьями стекал по лицу, капал на пишущую машинку. Все тело болело, ныла каждая кость, каждая чертова мышца, ему казалось, что он не выдержит больше ни секунды, но возбуждение было настолько мощным, что его бедра ритмично задвигались сами собой…