Демон

Жизнь достаточно быстро вернулась в норму. Теперь дверь его кабинета почти всегда приоткрыта. Он вовремя приезжает домой с работы, за исключением редких и легитимных случаев. Обедает с Уолтом и остальными, почти каждый день. Качество и количество его работы растет. И самое главное, он ощущает себя свободным. А если в глубинах нутра поселяется уже знакомый гложущий голод, и кожа как будто зудит изнутри, и его донимают какие-то смутные, непостижимые тревоги, он уже знает, что надо делать. Устроить себе бесплатный обед. Проще простого. Так просто, что даже не верится. И тем не менее. Именно так все и было. Один бесплатный обед – и ему хорошо. Он сам поражался, что на такое способен. Но вот да, способен. Очень даже способен. Иногда у него возникала мысль, а что будет, если кто-нибудь спросит, почему он не оплатил чек, и он удерживал эту мысль ровно столько, чтобы ощутить трепет тревоги от вероятной опасности, а потом гнал ее прочь, чтобы она ему не помешала выйти на улицу, взмахнув рукой. Ладно, Генри, я пошел. Подожду тебя снаружи. И опять же, всегда можно сказать, что он просто задумался и не заплатил по рассеянности, а затем расплатиться с подобающими извинениями. И действительно, кому придет в голову, что человек его положения попытается сбежать, не заплатив?

Линда вспомнила, как звучит ее голос, когда вновь начала напевать, занимаясь домашними делами, и разговаривать с Гарри-младшим, гуляя по саду и рассказывая ему, как называются цветы и другие растения. Сначала собственный голос казался ей странным и каким-то чужим, и она даже слегка испугалась, когда поняла, что уже очень давно (Господи Боже, как же давно!) перестала петь для себя.

Она слышала в собственном голосе – и ощущала внутри, – как в ней оживает угасший энтузиазм; ее поразило и тоже слегка напугало, каким запущенным сделался сад. Следы небрежения были повсюду. Она с воодушевлением взялась за работу: подрезала кусты и деревья, рыхлила клумбы, выпалывала сорняки, одновременно отвечая на бесконечный поток вопросов младшего Гарри.

С течением времени все тревоги и страхи рассеялись, и Линда только тогда поняла, как много их было, тревог и страхов. Только освободившись от них, она осознала, как ей было тревожно и страшно все это время. Кажется, целую вечность. Единственной точкой отсчета времени был призрачный голос, звеневший у нее в голове и сообщавший, что теперь все вернулось к тому, как было год назад.

Год назад? Неужели она целый год прожила с ощущением отчаянной безысходности, пока ее муж, которого она любила без памяти, отдалялся все больше и больше, становясь для нее совершенно чужим человеком? Как она выдержала так долго? Как она вообще выжила? Да, временами все было прекрасно – бывали хорошие минуты, а иногда даже дни, – но вспоминая прошедшую боль, она поражалась, как можно жить с такой болью хотя бы неделю, и уж тем более целый год. Но теперь это не важно. То, что было, прошло. Теперь все хорошо. Они разговаривают и шутят, они снова смеются, и Гарри ее обнимает, целует и шепчет ей на ухо милые нежности, и они занимаются любовью…

а потом держатся

за руки, упоенные сладостной мягкостью ночи. И Гарри не просыпается посреди ночи в холодном поту, словно он не просто вырвался из кошмара, а столкнулся со смертью лицом к лицу. В их доме вновь поселилась радость. Любовь и счастье. Да, теперь, слава Богу, все хорошо. И она снова беременна.

17

Известие, что у них будет второй ребенок, стало для Гарри приятным сюрпризом. Было бы здорово, если бы у Гарри-младшего появилась маленькая сестричка. И он был согласен, что сейчас самое время завести второго ребенка. Когда он родится, Гарри-младшему исполнится пять. Думаю, это как раз подходящая разница в возрасте.

Гарри уже предвкушал, как засияют глаза у Линды – и не только глаза, она вся словно наполнится внутренним светом, который сопровождает беременность, – и как будет брыкаться ребенок у нее в животе, возмущаясь, что его заперли в тесном и темном пространстве. И уже очень скоро он пробьет себе путь к свободе и свету. Это лишь вопрос времени.

И это лишь вопрос времени, когда история

вновь превратится в живую реальность. Реальность обрушилась на Гарри в тот день, когда он вышел из ресторана, не расплатившись, и ничего не почувствовал. Он прошел полквартала, и только тогда осознал, что происходит. Вернее, не происходит. Он ведь должен был что-то почувствовать, но не почувствовал ничего. Не было даже смутного воспоминания о какой-то тревожности или о предвкушении опасности перед тем, как уйти, не было никакого намека на всплеск волнения сейчас. Он ощущал в себе лишь пустоту. Блеклую пустоту.