С другой стороны, сэр Перси Кокс подтверждал, что никто из шейхов Месопотамии не был избран королем большинством голосов, и что иракцы были враждебны республике.
Оппозиция министра обороны тревожила больше всего. Вывод войск его скандализировал. Он предсказывал неэффективность контроля над страной с помощью авиации, заявлял, что ему придется, чтобы бороться с новым восстанием, привести из Индии обратно войска, которые будут туда направлены. Что английское правительство, которое было не в состоянии поддерживать кампанию в Ираке, когда войска были расквартированы в Багдаде, было еще меньше способно это делать, когда они были бы отозваны в Карачи или в Бомбей; и что предложенный план давал бы курдским племенам лучшее оружие и обеспечивал решительную потерю Месопотамии. Но Ллойд-Джордж считал, как и Черчилль, что Месопотамия была бы потеряна и без вывода войск; что план, каким бы рискованным он ни был, не был и безнадежным; и что, несмотря на желания министра обороны, продолжать в Багдаде политику правительства Индии было невозможно. Принятие предложений Каирской конференции было опубликовано в июне
Английское правительство объявило, что благоприятствует кандидатуре Фейсала на троне Ирака. Но оно потребовало, чтобы эмир был избран королем абсолютным большинством иракцев по итогам референдума — а арабское население едва составляло две трети населения Ирака. Референдум должен был начаться не позже чем через два месяца, чтобы Фейсал показал себя в деле, прежде чем случилось бы что-то необратимое[692]
.Если восстания арабов прекратились, то курдские племена собирались снова вступить в противостояние. 13 июня Фейсал выехал из Хиджаза, 22-го прибыл в Басру.
Шестьдесят представителей знати Багдада пришли на встречу с ним[693]
. Молодые сторонники шерифов требовали от верховного комиссара почетного караула, в чем тот и не собирался отказывать. Весь Багдад был разукрашен; на каждой лавке были вывешены хиджазские флажки, такие же, как продавали торговцы сластями в вечер, когда был взят Дамаск…[694] Англичане и арабы пришли к соглашению, что эмир должен поселиться в правительственном дворце, этом серале, перед которым год назад полковник Уилсон поставил на якорь военный корабль, где принимал арабскую делегацию и где заявил ей, что пройдет много времени до того, как Ирак будет способен управляться самостоятельно. Следовало спешно закрыть коврами и портьерами незаконченные стены новых апартаментов.В Басре также ждали крупные вожди южных кочевников. Их симпатии к мятежам были известны, и они желали быть независимыми от правительства Багдада; но Фейсал был, как и они, южным эмиром, военным вождем: они признавали его своим королем, правил он в Багдаде или нет. Именно им адресовалась его первая речь. Он пообещал им местные свободы, которых они ждали, пророчил возрождение арабской империи: они устроили ему овацию. В тот же день арабские вожди Мосула, все националисты — которым больше всего угрожали курды — собирались ждать в Багдаде и предложили объявить его королем, как только он вступит в город. Но сэр Перси Кокс намеревался соблюдать полученные инструкции — и не хотел (тем более не хотел этого Фейсал), чтобы показалось, что эмир взял власть в результате переворота экстремистов.
24-го на рассвете весь Багдад вышел на террасы или на улицы, которые были рядом со станцией: Фейсала ждали к 6 часам. Триумфальные арки из пальмовых ветвей поднялись за ночь. Обвал остановил поезд, прибытие которого было назначено на полдень. В Багдаде стоял июль; верховный комиссар задержал прибытие поезда до 6 часов вечера. Толпа, рассеявшись, преобразилась, и сэр Перси Кокс представил эмира министрам и представителям знати, под возгласы, которые слышались до самого Тигра, на закате…
Эмир знал, что, какими бы превосходными ни были его карты, партия еще не была окончена.
На следующую ночь начались банкеты. В саду, похожем на тот, где Фахри принимал Лоуренса под Кут-эль-Амара, поэты импровизировали перед Фейсалом длинные цепочки арабских стихов, каждая из которых кончалась намеком на скорое воцарение. Электрический свет прорывался сквозь пальмы, покрытые летней песчаной пылью, освещая оперными огнями длиннополые наряды арабской знати и белую форму англичан, когда, среди ароматов соседней пустыни, глиняных стен и последних засохших олеандров, персидские поэты от имени шиитского населения импровизировали, в свою очередь, аккомпанируя своим стихам живописными движениями указательного пальца, стихи, которых Фейсал не понимал. Там, внизу, в сумерках, лежащих до самых звезд Халдеи…