Демон спускается с гор

Его низкий голос разнесся над мертвым озером. Писк Айсэт прорезался следом:

– Ты все врешь!

– Думай что хочешь. Но вспомни, что я тебе ничего не обещал.

Шариф развернулся, вцепился в лодку, и борозда за ним стала глубже.

– Ты сказал, что не оставишь меня, – Айсэт трясло, – спасал раз за разом. Зачем? Это не обещание? – Она бросилась за лодкой, выкрикивала одно и то же: – Эй! Это не обещание? Лучше бы я трижды умерла! Остановись и слушай меня!

«Закрой рот, – слепень вернулся и жужжал между туманом в Айсэт и уходящим Шарифом. – Что ты делаешь? Замолчи сейчас же и иди. Это все озеро. – Айсэт отбивалась от насекомого, что кусало ее. – Оно заставляет тебя нести злую чушь и испытывать эмоции, которых нет».

– Чушь? – взвизгнула Айсэт. – Я спела ему песню, я почти призналась ему. А он… он все еще бредит своей Дахэ. А она не его. Вовсе не его, она теперь ничья.

«Он ни разу не сказал, что любит Дахэ».

– Достаточно того, что он пошел за ней.

«Но он пошел за ней вместе с тобой».

– Лети прочь! – Удар ладони пришелся по глазу, Айсэт застонала, муха улетела.

Озеро почти полностью стало серым. Оно было куда меньше предыдущих. Неровные края ложбины покрывал лишайник, густой, как брови стариков. Айсэт искала терзающего ее слепня, но тот прятался где-то в космах лишайника. Айсэт мечтала оборвать их, затолкать в трещины, выровнять поверхность и цвет. Пусть уж все дно будет серым и спокойным. Черная полоса маячила впереди.

«Оно проникает в тебя. Ты дойдешь до конца в кромешной тьме, а оно снова станет черным, пока не придет следующая».

– Невеста? Я-то не она. Меня не выбрали, значит, и тьма не для меня. И я ее не боюсь. Пусть боится избранная. Я иду к духу по собственной воле, свободная от всяких обещаний.

– С кем ты разговариваешь, Гуашэ? – громко спросил Шариф, остановившись в очередной раз.

– Кто? – Айсэт ударилась об лодку, обогнула ее, подбежала к Шарифу. Он растерянно озирался вокруг. – Как ты меня назвал?

– Ты снова привела кого-то? Я же сказал: довольно! Нам обоим пора смириться.

Шарифа била дрожь. На руках и шее проступили вены.

– Ага, – Айсэт задохнулась от нахлынувшего чувства. Внезапно она обернулась Дахэ с ореховой палкой и мешочком, который должна была оберегать от жадных детей, – сейчас ты мне все расскажешь.

– Я устал. Оставь меня. Уйди.

«Совсем как отец», – прожужжала муха. И ревность в Айсэт сменилась горечью.

– Сам уходи. – Она глубоко вздохнула, раскрыла грудь для боли, опоясывающей сердце – пусть растет и заполняет ее всю. – Уходи прочь. – Она махнула за спину. – Иди сейчас же обратно. А то я передумаю. Убью тебя – и вмиг мое желание исполнится. Она обещала мне, лесная девчонка. Но я, глупая, отказалась. Ради чего?

Она наставила палец на Шарифа. Как раз напротив раны, нанесенной ее ненастоящим отцом.

– Пусть моя смерть будет тебе удачей, – произнес Шариф нараспев, задрав голову, – когда выпустишь кровь мою и дух мой обретет свободу. Но ты кружишь и кружишь, и нет мне спасения. Ты боишься, что силы мои перейдут в тебя и свяжут нас крепче былых ран.

В голосе Шарифа Айсэт послышался отзвук его свирели. Он не говорил с ней, вел одну из своих сказок-песен, взглядом расчерчивая небо.

– Она где-то там, следит, не отстает. Если так должно случиться, убей меня сейчас, я не стану противиться. Лучше наполнить озеро кровью, чем соленой водой. Лучше сгинуть сейчас, чем идти по пути снова.

– Ты любишь эту Гуашэ? – закричала Айсэт и отскочила с громким воплем.

Между ней и Шарифом вырвался водяной столп. Лицо Айсэт обожгло горячим паром, глаза заболели. Она зажмурилась и зашлась кашлем от глотка раскаленного воздуха.

– Мое лицо, – сжалась она в страдающий комок.

От прикосновения воды и пара, вырвавшихся из-под земли, лицо горело. Айсэт касалась ошпаренными пальцами кожи под глазом. Есть ли ожог? Расползается ли красное пятно от брови почти до подбородка?

– Не избавиться, – простонала она, – теперь уж точно не смыть, не исправить. Ты проклял меня!

Она подняла взгляд, молила судьбу сжалиться и не забирать данную ей на время красоту. В резко потемневшем небе парила птица. Айсэт моргнула несколько раз, изгоняя из глаз слезы, и теперь точно разглядела три лица крылатой спутницы. Все три известные ей лица – девочки, девушки и старухи – глядели вниз и выделялись золотистой кожей на фоне густо-серого неба. Птица высматривала происходящее на дне мертвого озера в шесть круглых глаз и раскрывала три рта, не клюва – человеческие, женские губы издавали непрерывный клекот. Птица упивалась происходящим.

«Она радуется наступающей тьме», – Айсэт заставила себя подняться.

Пар расстелился по серо-черной поверхности. Шариф убегал по черной полосе, и она не теряла за ним цвета.

«Не твое испытание, – промелькнула мысль в обожженном сознании Айсэт. – Почему же ты бежишь?»

Шариф остановился, вскинул голову, замахал руками и побежал дальше.

– Куда ты? – позвала Айсэт, но вышел шелест.

Образовавшаяся от выплеска дыра дымилась. Айсэт обошла ее.

– Где лодка? – просипела она.