Демон спускается с гор

Водная пропасть не открылась под ней, Айсэт упала на острые камни. «Нет, нет, – заметалось сердце, – такого не может быть. Мать должна погружаться в глубину, а я – за ней». Но Дзыхан лежала рядом, кожа обтянула скулы, покрылась морщинами, трещинами на высохшей земле, на которой темнели жалкие лужицы воды. Открытые глаза закатились, веки дергались, рот замер в крике. Дзыхан не дышала. Айсэт дотронулась до ее щеки и ощутила жар, изгнавший воду из тени, Дзыхан иссыхала. Волосы седели, тело тлело. От прикосновения Айсэт кожа матери раскрошилась, разлетелась пеплом, покрыла лужи покрывалом. Пепел растворился, вода стала грязью, мать исчезла. Вместо нее возле Айсэт лежало белое сае. Рядом с ним появилось еще одно платье, и еще одно, и еще. Земля вздрогнула, изломы заполнила вода. Мутная, нечистая, она стремительно прибывала. Платье за платьем призрачными цветами заскользили мимо Айсэт. Она потянула первое на себя и увидела, что все, кроме него, вовсе не платья, а саваны и в них люди – исхудалые, полыхающие лихорадкой. Губы их, покрытые ранами, беззвучно просили пить. Айсэт узнавала завернутых в саваны людей, всех до единого. Вода очищалась, впитывала белизну саванов. И в открывающемся пространстве Айсэт видела, что готовит ей судьба. От матери и отца болезнь перекинется во все дворы, и травы не помогут. Гумзаг будет тщетно бегать и сыпать заговорами, до тех пор пока не сляжет. Ведь и он тут, и большой нос его торчит из савана, нелепо и неправильно.

А она? Где же Айсэт, где она среди этих тел?

Платье, единственное настоящее, закружилось возле нее. Вода послушно завертелась следом. Айсэт попала в бурлящие спирали, они поднимались вверх, к ночному небу. Звезды срывались с вышины и сыпались на Айсэт, прожигая ее слезами. Лицо под пятном горело. Айсэт билась внутри водоворота, белое платье завернулось вокруг ног. Самоцветы на поясе обернулись каплями свернувшейся крови. Вода смыла их и снова сменила цвет. Айсэт подняла платье, испугавшись, что и оно обагрится кровью, прижала к груди и оказалась одета в нем.

«Духу н-нужна н-еста. Ай-сэт н-нужна вода», – шепнула вода голосом Кочаса. Обрушилась на нее водопадом, слилась в тонкую змейку, побежала по зеленой траве белым ключом, ушла под землю, что вновь высохла и потрескалась.

«Пить, пить, пить!» – взмолились из пустых саванов.

– Пить, – просила мать, и Айсэт очнулась на полу в тот момент, когда Дзыхан потянулась дрожащей рукой за чашкой. Мать перевалилась через край, Айсэт успела подхватить ее, приподнять на подушке. «Легкая какая. Как пепел», – подумалось ей.

Айсэт поднесла к губам матери чашку и слушала, как зазвенел короткий глоток.

– Еще, – шепнула мать.

Платье так и лежало поверх сундука. А в кувшинах не осталось ни капли воды.

Все собрались у ручья. Девушки, которым сегодня предстояло пойти к пещере. Прошли единственной безопасной дорогой через болота, чтобы набрать воды в большие кувшины, принести домой. Ночь Свадеб не отменяла женских обязанностей. Сперва по привычке омыли руки и лицо. Болотный смрад касался нежной кожи, и они спешили избавиться от него. Ручей бежал по красноватым камням, вода сверкала в лучах солнца. Капли падали с тонких пальцев, звучали девичий смех и песня быстрого потока. Кое-кто из девушек подпевал ручью. В платьях, синих, зеленых, багряных, с браслетами на запястьях, с подвесками-оберегами из плоских треугольных пластин и монет, в разноцветных островерхих шапочках, они походили на птиц, слетевшихся к прохладной воде в жаркий день.

Среди девушек особенно выделялась Дахэ. Три косы цвета липового меда лежали на спине, пояс подчеркивал тонкий стан, а вместо оберегов сверкали ряды бус. Ее громкий голос перекрывал звон ручья:

– Все знают, кого выберет дух.

Кувшин Дахэ украшала золотая роспись. Отец ее, Керендук, выбирался из деревни на правах купца. Жрец провожал его к границе Гнилых земель, и Керендук присоединялся к караванам, идущим по длинному пути, который в воображении Дахэ охватывал весь неизвестный ей свет, и возвращался с товарами в родной аул. Он связывал их замкнутый мир с теми краями, что жили полной жизнью. Керендук продавал древесину самшита, мед, воск, меха и кожу животных, возвращался с шелком, стеклянной посудой, изящными костяными украшениями. И обязательно привозил какой-нибудь особый подарок дочери, и Дахэ с гордостью показывала обновку всей деревне. И пояс, и браслеты, и расшитый золотом мешочек, что носила она поверх платья, – все на ней привезено издалека. Из всех птиц у ручья она самая диковинная.

Дахэ присела у ручья, намочила пальцы и провела по длинной шее. Выпрямилась, опустила глаза, вздохнула. Густые ресницы оттенили белую кожу, Дахэ напоминала солнечный луч, сошедший на землю.

– Никого не сыскать в наших землях прекрасней меня.