Демон спускается с гор

Всадник, молодой, немногим старше Тугуза, ни усов, ни бороды не носил. Из-под белой меховой шапки выглядывали черные кудри, башлык[17] он накрутил вокруг шеи. Черный цый стягивал серебряный пояс, по воротнику бешмета вилась серебряная нить. На поясе блестел кинжал и крепился кожаный мешочек, перехваченный витой перевязью с тяжелой кистью. Серебряный узор украшал высокое седло, и даже войлочные ноговицы перехватывали тонкие ремни с серебряным набором. Всадник мчался по лесу не в походной, а в праздничной одежде, чтобы успеть к важному событию. А какое важное событие могло привести молодого мужчину в Гнилые земли?

– Я напугал тебя, девушка, – произнес всадник низким голосом, спрыгивая с коня, – Прости меня. Тихо, Акоз, тихо, – он потрепал коня по загривку, – но и ты напугала Акоза. Так что, думаю, мы в расчете.

– Я не испугалась, – проговорила Айсэт. Она старательно делала вид, что интересуется обувью всадника. Он предпочел сапоги из сыромятной кожи легким войлочным туфлям. Он точно скакал издалека. Что она могла сказать ему? Я ждала духа? Я ждала дурачка, за которого меня хотят выдать?

– Привыкла к причудам леса? – спросил всадник. И Айсэт вздрогнула. Еще как привыкла.

Стройной талией незнакомец мог поспорить с Тугузом, а он любил хвастать своим идеальным сложением. И был куда выше сына кузнеца. Айсэт недовольно одернула себя. Она сравнивала одного чужого мужчину с другим чужим мужчиной. Но не с Кочасом же сравнивать всадника! И не с Гумзагом. «Он и отца выше», – отметила Айсэт и успокоилась на этом сравнении. Всадник поправил шапку, кудри упали ему на плечи, он отрастил волосы длиннее положенного.

– Мое имя Шариф, я сын жреца Гумзага и возвращаюсь к отцу после долгих лет разлуки. Скажи, я уже достиг тех земель, что называют Гнилыми?

Сын Гумзага! Айсэт посмотрела в глаза мужчине, светло-зеленые, как листва черешни в солнечный день. Глаза Гумзага, темно-карие, никогда не кололи насмешкой, они гладили, унимая печаль и боль. Но взгляд человека, представившегося его сыном, жалил дикими пчелами. Он не отворачивался, хотя оба – и он, и Айсэт – должны были смотреть чуть в сторону. Разговаривать, раз уж пришлось повстречаться, но не рассматривать друг друга. Колючие глаза Шарифа – неужто он действительно Шариф, о котором Гумзаг столько вздыхал, – изучали лицо Айсэт, разгоревшуюся огнем правую щеку. Насмешка пробралась в уголки его губ и затаилась в легких складках, он не позволял себе ухмыляться в открытую.

– Я помню болота, – произнес он. – Но что-то никак не доберусь до них. Хотя, может, и к лучшему. В моей памяти остались россказни об их смрадной магии. Скажи, есть ли здесь болота? А если нет, знаешь ли ты дорогу до деревни, что томится возле Кольца?

Разлепить рта у Айсэт никак не получалось. Она поставила кувшин на плечо. Снова опустила голову, скрыв лицо от взгляда Шарифа.

– Скажи хоть что-нибудь, девушка, – попросил он. – Иначе я не поверю, что ты не испугалась.

Конь заржал и недовольно перебрал ногами, он торопил хозяина продолжить скачку.

– А то и решу, что ты алмаста[18], что выбралась из чащи нам с Акозом на погибель. Если так, то, будь добра, сохрани жизнь коню, а меня, что уж, губи, не жалей.

Конь заржал громче, Шариф похлопал его по шее.

– Твоя мать умерла, – сказала Айсэт, – десять лет назад.

И тут же задохнулась, закрыла рот с такой силой, что по лесу разнесся хруст. Шариф еще раз хлопнул по шее коня.

– Что ж, значит, я все же нашел дом.

– Прости, – Айсэт шагнула к нему и тут же отступила назад, – прости, я вовсе не то хотела сказать. Конь повел тебя стороной от болот, или же ты сам, помня наставления Гумзага, выбрал путь в обход. До деревни рукой подать. Отец ждет тебя, он все время говорит о тебе.

– Говорит обо мне с тобой? – Теперь Шариф сделал шаг вперед. Он положил кулак на рукоять кинжала, замер, широко расставив ноги.

– Я ученица Гумзага, – стоило назваться сразу, как он сказал свое имя, но что-то останавливало Айсэт. – Ты уехал до того, как он взял меня в обучение.

– И многому ты успела научиться?

– Многому.

– Но не беседу вести.

Улыбка больше не пряталась. Шариф открыто издевался над Айсэт. В зеленых глазах словно вспыхнули солнечные блики. Высокие скулы придавали ему вид скалящегося зверя. «Поделом мне, – подумала Айсэт. – Я заслужила».

– Однако теперь я спокоен. Ты точно не алмаста. – Шариф приблизился еще на шаг. – Те умеют находить красивые слова для мужчин.

– Прости, – повторила Айсэт. – Держись правой стороны и выйдешь к ручью. – «К Дахэ с подругами. Они-то куда больше сойдут за лесных красавиц и поведут правильные речи». – Веди коня вверх по течению и достигнешь деревни. Дом твоего отца на прежнем месте.

Рукоять кинжала Шарифа украшала резьба. Над горными вершинами раскинул крылья орел. Пуговицы бешмета загибались когтями медведя, петлицы поблескивали серебром. Он стоял непозволительно близко, и Айсэт видела переплетение шерстяных нитей его цыя. Акоз фыркал, он успокоился, опустил голову к траве и отыскивал, какая повкусней.

Губы Айсэт разлепились окончательно, и слова выскакивали дробными зернами: