Демон спускается с гор

Деревья обступили ее, встали вокруг стенами, сквозь них пробивались свет и полутени, но не хватало воздуха. Совсем как дома. «В лесу мне не хватает воздуха, в реке – воды, в огне – жара, – смех Дахэ приклеился к ее губам, – а в дорогах – поворотов». Глаза привычно искали травы, которые могли помочь родителям. Вот о чем стоило думать. Без родителей у нее останутся только границы, наращивающие слой за слоем все новые преграды, и смех, звенящий отовсюду вперемешку с шепотом проклятий.

«Нет, – поправила себя Айсэт, – не останется ничего. Я видела тьму и одиночество, в которых буду молить, чтобы вернулся хоть кто-нибудь. Даже Дахэ».

На высоком холме дуб могучий растет,
Кроной гордой своей солнце в сети плетет,
Корни в землю ножами вонзаются,
В сердцевине дорога скрывается,

 –

она запела, чтобы заглушить отчаяние, разрывающее ее. Обратилась к виновнику бед и жаждала услышать его рев, или стон, или приказ, что оборвал бы ее призыв, который не должен был звучать ни ночью, ни днем. Но в час свадебного ритуала.

«Услышь меня, горный дух. Явись. Убей меня, чтобы я не видела смерти тех, кого люблю. Или отдай мне то, что я потребую».

Если спустишься вниз, если смелость найдешь,
То во мраке пещерном навек пропадешь.
Сердцу нечего видеть и глазу – смотреть:
Там нигде, никогда света ясного нет…

«Его не станет и здесь. Солнце взойдет и сядет, чтобы не подняться. Ведь солнце не поднимается для тех, кто погребен в земле. Если ты устал от нас, горный дух, если хочешь забрать нас по одному, то вот она я. С меня начни, потому что я не способна изменить судьбу».

«Я бы оставила все как есть, – мысли перебивали друг друга, – повторила всю свою жизнь и больше не роптала, знай я, что это убережет аул. Я бы больше не тревожила твой лес».

Лишь дорога чернеет на семь долгих дней.
Ты пройдешь наугад среди острых камней,
И, когда наконец озарит солнце взор,
Ты увидишь, как демон спускается с гор.

Пот струился по спине Айсэт. Правильно не послушала она мать, не облачилась в свадебный сае. Пот гнал холод, выбирающийся из горла и рта. Айсэт пела запретную вторую половину призыва:

Время вспять повернуть на мгновенье позволь,
Пропусти сквозь себя духа горного боль,
Позови, укажи из пещеры домой
Путь далекий, тревожный, но верный, прямой.
Как вода потечет по земле нашей кровь,
Дух пойдет по горам за свободою вновь,
Но свободу в руках его крепко держи.
Солнце в небе взойдет – духу ты прикажи.

«Верни то, что взял, – кричало внутри Айсэт. – Пусть, как кровь, польются источники из твоего логова. Я знаю все слова. Я приказываю тебе».

Посмотри прямо в солнце его глаз златых,
Пусть откроется мир, что когда-то был в них.
И потребуй, чтоб правду тебе дух сказал,
Кто и кем заточен в вечной крепости скал.

«Это всего-навсего песня», – пробурчала маленькая Айсэт, когда Гумзаг отказался спеть ей весь мотив и добавлял по строчке день ото дня.

«Магия слов рождается из сердца, оттого она столь ценна, – пояснял учитель. – Пой призыв, кричи, рассказывай всем, но не поверишь, не отдашь словам часть себя, часть жизненной силы, так не то что дух, птица не ответит тебе. А если веришь, никогда не канешь в пустоту».

Айсэт пела, отдав призыву всю себя, прошлую и настоящую. Она отдала бы и будущую себя, если бы еще верила в будущее. Кувшин давил на плечо, но она пела и пела, снова и снова повторяла заветные строки. Пока голос не подвел. Айсэт закашлялась и споткнулась.

Уверенная, что знает лес лучше любого другого жителя деревни, за исключением разве что Гумзага, она запнулась о корень, который всегда торчал здесь, позвонком прорвав землю под буком. Кувшин соскользнул с плеча, опередил полет Айсэт и почти упал, но она успела подхватить его. Вода пролилась под злополучный корень и ушла в землю. Айсэт проследила за ее побегом, заглянула в кувшин. Из него глядела пустота, о которой говорил Гумзаг. Воды в кувшине осталось на одну плошку. «Все потому, – обратилась к ней пустота, – что ты лжешь. Что получишь ты, если сбудутся пророчества теней? Одиночество или свободу?»