– Все знают, что золотые глаза у горного духа, – важно рассудила Дахэ, – а он выбирает красавиц. Ты врешь, Айсэт, но это ничего. Я понимаю тебя.
– Честно? – с надеждой спросила Айсэт.
Зачем она говорила? Зачем пыталась отыскать в прищуре черных глаз хотя бы жалость? Дахэ пожалела ее, как умела:
– Разумеется. Легко понять желание некрасивой женщины. Ты мечтаешь о добром муже, что закроет глаза на метку на твоей щеке, на ложь в устах, на зависть в сердце. И, знаешь, Айсэт, я обрадую тебя. Я уже нашла тебе доброго жениха.
Айсэт поломала ногти о кору. И убежала, залившись слезами.
Долго отчитывал ее Гумзаг, который сделал большой крюк, чтобы найти заблудшую овцу. Но дольше гремело в голове торжество Дахэ:
– Само болото открыло его тебе. Быть Кочасу твоим любящим мужем!
А вечером весь аул узнал про Кочаса на ветке. Красавице Дахэ супругом посулили горного духа, чьи глаза разглядела она в пучине Безымянного, а меченой – деревенского дурачка, заику и карлика. Вот так Дахэ одарила Айсэт мужем, а вскоре отняла и единственного друга.
Как легко дружат маленькие дети! Они не обращают внимания, что у Кочаса все время текут сопли. Что Нану всего боится. Что Дахэ пихает и щиплет других. Что Тугуз делает все, что она скажет. Что у Айсэт на лице «лягушка расползлась». Об этом подсказывают родители. Но даже с подсказкой дети играют весело и самозабвенно, не разделяя друг друга на правильных и неправильных. Легко обижаются, легко прощают. Дети похожи на ручьи, быстрые, чистые, звонкие. И Дахэ плетет для Айсэт венок, а Айсэт тайком таскает груши с любимого дерева отца. Тугуз гуськом ведет вереницу детей к испыуну смотреть, как его отец пробуждает магию огня старой кузни – и пламя дышит, льется расплавленная руда, пахнет жаром, и п
– Вот какой, – ловко достал он из-за пояса бронзовый браслет, украшенный зеленым самоцветом и волнистым узором, пересекающим четыре ромба.
– Твой отец сделал? – восхитилась Айсэт. – Или ты? – ахнула она.
– Говорю же, это браслет погибшей девы. Она искала запретной любви, но жених обманул ее. И она умерла с горя, как и положено девушке.
– Буду знать, что так положено!
– Не веришь, – надулся Тугуз. – Смотри сюда.
Он провел рукой по линиям на стенках испыуна. Великаны или люди, что возвели его, искусно вырезали знаки воды и солнца на ровной поверхности камня. Тугуз отколупал мох, покрывший стенку снизу, и показал спрятанный под ним рисунок.
– Как тебе? Небось старый жрец подобного не показывал?
– Это близнецы, – хмыкнула Айсэт. – Учитель говорил, что два воина долго сражались близ каменного стола и приняли смерть от кинжалов друг друга.
– Но вот же, здесь, третья фигура, видишь? – Тугуз оторвал еще кусок зеленого ковра.
Третья фигура, палочка с головой, ручками и ножками, лежала под фигурками-близнецами.
– Они убили и девушку, – важно произнес Тугуз.
– Ты сказал, что она погибла из-за запретной любви!
– Какая разница, – отмахнулся Тугуз, – главное, что от нее остался браслет. А кого она любила, не важно.
– Мне кажется, ты что-то напутал, – осторожно сказала Айсэт. – К тому же в каменном доме жили испы, и если и были у них девы, то браслет этот носили разве что на голове.
Тугуз смеялся до тех пор, пока отец не прогнал их, замахнувшись кулаком, достойным иныжа – строителя каменного дома.
В тот год Гуч отправил сына на воспитание к кузнецу в соседнее селение, чтобы он и дальше овладевал почетным искусством бога Тлепша. Что могло воспитать мужчину лучше огня и железа? Шестнадцатилетним Тугуз вернулся. Сильным и ловким, с рыжей порослью на щеках, что обещала стать густой бородой. Тугуз надел браслет несчастной девушки-фигурки на руку Дахэ, навсегда отказавшись от дружбы с меченой Айсэт.