Демон спускается с гор

«„Дар жизни“, – подумала Айсэт. – А может, я дитя нагучицы. От твоего настоящего ребенка ее дочь откусила изрядный кусок в попытках сменить обличье. Но запачкалась кровью и не смогла оттереть ее с лица. Вот и осталось пятно. Оттого и манит меня лес. И пещера тоже. И болезнь, что сковала вас с отцом, – наказание оборотню, не вам. Знак того, что следовало мне уйти от людей, не притворяться больше».

«Или, – не унималось сердце. Оно поднималось по ребрам, как девушки по ступеням, – дочери нагучицы неспроста открывались тайны трав и заговоров. Все для того, чтобы в нужный час она могла спасти не одну жизнь, но многие. И искупить вину».

Гумзаг пыхтел позади. Айсэт не должна была останавливаться, но она не выдержала, замедлила шаг, подождала жреца и подставила ему локоть, опереться.

– Я знаю, что у тебя на уме, – прошептал он.

– Нет, учитель, – возразила Айсэт. – Ведь даже я никак не могу разобраться.

– Не помогла мертвая трава, – Гумзаг не спрашивал, старикам особой прозорливости не нужно, чтобы читать по лицам молодых. Гумзаг и вовсе читал по напряженным плечам Айсэт.

– Ты знаешь, как обмануть его? – она едва шевелила губами, чтобы девушки не услышали.

Болтушка Силяп заблуждалась насчет тугоухости жреца.

– Нет подобного средства. Ни слова, ни амулета. Влей хоть весь пьяный мед в рот его пристанища, не обмануть богов, наславших на него проклятие.

– Если дело за богами…

– Ты вырежешь сердце быка или свое собственное?

– Я готова ко всему.

– А я нет, – отрывисто прошептал Гумзаг. – Иди вперед, дочка.

– Тогда, – ноги Айсэт заскользили на ступенях. Она взмахнула свободной рукой, закачалась и устояла. Гумзаг вцепился в другую руку, они покатились бы вместе и разбились вместе, учитель и ученица, – научи, как войти в пещеру без его дозволения!

– Я не хочу твоей смерти!

Айсэт снова споткнулась и почти ударилась головой о спину Зарны.

– А я твоей. – Она скинула руку учителя со своего предплечья.

– Он может выбрать тебя, дочка, – шепнул Гумзаг. – Ты не думала об этом?

– Не знала, что горного духа зовут Кочасом, – выпалила Айсэт, и ей показалось, что Зарна подавила смешок. Как много она расслышала?

– Выбирает сердце, не глаза.

– Вот только у духа сердца нет.

Айсэт и не догадывалась, что ее дуб так любил майское полнолуние. Он разрастался, оживал. Кора впитывала лунное сияние – и трещинки затягивались, превращая ствол в гладкую сталь кинжала. Ветви удлинялись. Проклевывались новые почки, из них вырывались молодые листья, кудрявились и серебрились по краям. Появлялись желуди. А ленты, завязанные невестами походили на цветы. Дуб проживал целую жизнь за одну ночь. Девушки трижды обошли вокруг него, выстроились в линию и опустились на колени. Тишина поглотила звуки. Гумзаг запретил шевелиться, на этот раз никто не нарушил запрета. Они не двигались, не отводили взглядов от пещеры. Все как одна ждали и боялись, как ждала и боялась Айсэт. Единственное, что ее отвлекало, – дуб. Пробраться в мысли остальных Айсэт не могла, зато в своих ощущала чужое присутствие.

«Чего ты боишься?» – спрашивало ее безгласное дерево.

«Что не справлюсь», – сказала Айсэт.

Но дубу не понравился ее ответ.

Гумзаг больше не пел обрядовых песен. Подошел к пещере и выкрикнул изо всех сил в густую мглу:

– Время пришло. Как обещано, мы отдаем тебе лучшее, что имеем. Как положено, ты выбираешь одну.

Невесты глядели на пещеру, а Айсэт все говорила с дубом. Он настаивал: «Чего ты боишься?»

«Что не смогу войти в пещеру. Что не сумею вернуться к родителям».

Сегодняшней ночью на ветке с защитным треугольником-оберегом устроилась сова. Глаза ее, цвета кострищ, подчинились общему порыву и таращились в рот пещеры. На мгновение птица обратила круглую голову к Айсэт и тут же отвернулась. Айсэт поняла ее немой приказ. Теперь они все играли в гляделки с черным немигающим оком. Тело погружалось в сон, Айсэт пыталась бороться с оцепенением дремоты, но сдалась.

«Чего ты боишься?»

Любой ответ Айсэт звучал ложью.

«Где же мой цветок?» – пронеслось в спутанных мыслях. Она поискала в траве бледный огонек мака. Полнолуние изгнало яркие краски, оставило белый, серый и голубой. Ленты на ветвях дуба выцвели. Волосы невест лишились оттенков, сгладились черты, стерлись знаки на ткани. Они походили друг на друга, облачились в один наряд, обрели одно лицо и тело. Дух выбирал прекраснейшую из прекраснейших, одинаковых, как капли в море, как трава на лугу.

Слова Гумзага могли обернуться правдой. Но у Айсэт было то, что не стереть ни ночи, ни луне, ни магии.

«Меня уж точно не перепутать. Сегодня выбор дастся чуть легче».

«Чего ты боишься, Айсэт? – тут же откликнулось в ней. – Быть узнанной или незамеченной?»

В пещере раздался гул. Ветер взметнулся к кроне дуба, сорвал листву и понес к ночному небу. Листья звенели, и звезды отвечали им. Выступили из-за облаков, рассыпались вокруг луны. Небо наблюдало за свадьбой.

«Чего ты боишься, Айсэт?» – голоса стали похожи на хруст снега под ногами после запоздалой мартовской ночной метели.

«Не знаю», – губы Айсэт дрогнули.