Демон спускается с гор

Айсэт сорвала чистый лист лопуха. Она могла бы воспользоваться кинжалом, но не следовало лишать раненого защиты его клинка. Свернула лист чашей, набрала воды. Достала заготовленные полоски ткани. Прежде чем идти за ним и Дахэ, она сняла сае и быстрым движением, боясь передумать, стащила с себя рубашку. Ткань плохо поддавалась, но Айсэт удалось разорвать подол на несколько кривых кусков. Она завернула тряпицы в то, что осталось от ее кафтана, и положила у испыуна.

– Не показывай слабости перед болезнью, иначе она победит тебя, – напутствовала она себя. – Сначала промыть.

Приложила мокрую тряпицу к ране, та сразу набрала крови. Айсэт промыла тряпицу, прижала еще раз. Края раны цеплялись за ткань, в нитях запуталась грязь, и сердце Айсэт дрогнуло.

– Мать-вода, очисти сына своего от болезни, освободи от боли. Мать-вода, вытяни смерть из тела его.

Айсэт почти коснулась губами раны, с шумом вдохнула, вбирая в себя запах крови, пота и огня. Задрала голову к небу, что взирало на нее потемневшим синим глазом, и выдохнула. Снова сделала три глубоких вдоха и выдохнула с громким «фух», – все как учил Гумзаг. В третий раз втянула Айсэт боль Шарифа. Выдыхая, прослеживала облака, что ползли по кайме из крон, тащили за собой замедлившееся время.

– Как трава впитает воду, так впитает и кровь. – Айсэт тщательно разжевала хвощ и наложила на рану получившуюся кашицу. – Как трава тянется к небу, так и ты вырастешь над землей. – Язык заплетался. Как бы Айсэт ни качалась туда-обратно, образуя связь между Шарифом и небом, внутри нее боролись вера и действительность.

Она верила урокам Гумзага, но рану Шарифа не могли затянуть пережеванный хвощ и проточная вода.

– Затем возьмем другой лист лопуха, – шепнула Айсэт Шарифу.

Гумзаг говорил, что слово привязывает человека к миру, а правильно произнесенное – возвращает к жизни.

– Если бы мы были дома, я бы заварила тысячелистник и напоила тебя отваром, но в лопухе воды не согреть. Поверх лопуха наложу повязку. Я уже проверила, моя рубашка сгодилась. Трудно было бы упросить Дахэ. Я подготовила семь полосок. После разорву еще. Будешь лежать сколько надо. Испыун защитит нас.

Стоило бы сказать, что их защитит загадочная лесная девочка, но Айсэт оберегала ее образ даже от лежащего без чувств Шарифа.

– Какой испыун? – подала голос Дахэ. Она вовсе не спала. – Ты о чем?

– Если не спишь, помоги, – обрадовалась она, не разобрав вопросов. – Разведи костер. Я подготовила ветки.

– Мне хватило огня, – возмущение Дахэ выразила громче.

– Я говорила, ему нужно тепло. Ветки там, я все приготовила. Встань и сделай.

Айсэт слегка повернула голову в ее сторону, Дахэ нехотя поднялась.

– У его ног. И сама сядь поближе. Позже займусь твоими ожогами, хвоща на всех хватит.

– Ты пойдешь за его душой? – спросила Дахэ, она не торопилась с хворостом.

– Ты знаешь? – Айсэт не смогла сдержать удивления.

Дахэ хмыкнула:

– Что знают двое, знают все. – Вся деревня следила за ведьмой.

Она одарила Айсэт злым взглядом и занялась костром.

Айсэт покрыла рану Шарифа лопухом. Принялась разжевывать тысячелистник. И всей душой призывала учителя на помощь. Гумзаг бы оттолкнул Айсэт, потребовал принести бараньего жира, чтобы не допустить жара в теле раненого. И процедил бы: «Никакой игры теней». Тени швыряли Айсэт в воды, не похожие на веселый лесной ручей. Она только вынырнула из вод иныжа и страшилась погрузиться в Шарифа.

– Травы помогут, – сказала она.

Пока Дахэ возилась с огнем, Айсэт смочила полосу ткани водой. Пить Шариф не сможет, но она промокнет ему губы, вытрет со щеки кровь. И снова обратится к магии заговоров. Нужно было просить сталь, поразившую Шарифа:

На железной горе железный нож,
На железном ноже железная игла,
У железной иглы железная нить
Железную ткань зашить.
На серебряной горе серебряный нож,
На серебряном ноже серебряная игла,
У серебряной иглы серебряная нить
Серебряную ткань зашить.
На золотой горе золотой нож,
Только золото то не бери, не трожь,
За золотым ножом хозяин придет,
Коль коснешься ножа, за ним пойдешь.
На зеленой горе зеленая ткань,
На зеленой ткани сидит орел,
У орла в клюве зеленая нить,
Нитью этой буду тебе раны шить.

– Слова никогда не помогают, – произнесла Дахэ, когда Айсэт трижды пропела заговор. – Можешь надрываться сколько угодно.

– Слова помогают, когда они не пусты, – Айсэт легко ответила Дахэ, Гумзаг говорил ей эту фразу десятки раз. – В них надо верить.

– Много ли девушек верят, когда выходят замуж, величаниям? Нам поют о счастье и любви, о труде и воздаянии, о семье. И что мы получаем?