Демон спускается с гор

Девочка отпустила платье, соединила ладони чашей и подняла браслет выше. Чернота сошла с серебра, четко проступили узоры, линии и круги. Девочка выкрутила шею. Она сидела в проходе на корточках маленькой совой, подслеповато взирающей из мрака на свет. Покачала руками. Она предлагала украшение Айсэт, подставляла: вот же, возьми. Айсэт почти повторяла движения головы девочки, следила за ней, как за змеей, танцующей перед броском, и была готова принять ее дар. Но сделала шаг назад:

– Оставь себе.

Девочка вышла за границу испыуна, поставила крохотную ступню на траву и исчезла. Браслет упал на землю. Испыун дрогнул, заставив Айсэт отпрыгнуть. Что-то зароптало, тихо, переливчато зажурчало. Земля расступилась, прокладывая дорогу серебряной змейке, одной, второй, третьей, волнистым линиям с браслета, ударившим из-под основания каменного дома чистой струей. Забурлившей, побежавшей мимо ног Айсэт по напоенной солнцем поляне. Листва деревьев зашелестела, солнечные лучи прошили воздух, и поляна ожила пением ручья. Он прокладывал путь через лес в поисках места, где можно разлиться, найдя глубину, отдохнуть, выбрать другую дорогу, поскакать по корням, по камням, выбиться к оврагу, уйти под землю, вновь выскочить на волю и добраться до реки, которая ждет его.

Лес больше не путал Айсэт. Она выбежала к поваленному дереву, растолкала Дахэ, которая так и не сдвинулась с места, заставила взять Шарифа за руки. Они несли его в полном молчании. Дахэ глядела на его спутанные волосы поджав губы, изредка у нее вырывался недовольный стон. Айсэт, опьяненная новой магией, думала о серебре, вернувшемся в испыун, и серебре, пробившемся сквозь землю. О травах, которые она нарвала и сложила возле каменного дома. И о здоровых деревьях и ветках для костра. Даже Дахэ не смогла противиться красоте, что открылась им.

– Как ты нашла воду? – Она припала к ручью.

«Рысь, или птица, или благословенный кабан, кто-то услышал меня и пришел на помощь», – подумала Айсэт, а вслух попыталась рассказать о девочке и браслете, но Дахэ не слушала. Она пила, жадно и шумно, забыв о достоинстве. Ее не занимал испыун, цветы, ровный круг деревьев. И Айсэт неожиданно осознала, что не хочет делиться волшебством, которое вошло в нее. «Все равно не поверит», – успокоила она себя и сказала только:

– Изо всех сил искала.

Дахэ легла возле ручья и закрыла глаза, изредка вздрагивая и глубоко вздыхая. Айсэт пообещала себе непременно заняться ее обожженными руками и лицом.

Они уложили Шарифа на мягкий ковер трав. Он потерял много крови, бешмет стал почти черным. Поляна приняла Шарифа в свои цветы, оплела темные волосы венком. Губы превратились в бледную нить, Айсэт не понравился их синий оттенок. Она приподняла Шарифа, Дахэ на помощь не позвала. Спустила с его плеч бешмет, расстегнула пояс. На траву выпала свирель. Айсэт подняла дудочку, повертела. Свирель крепилась к поясу сзади, пряталась за поясницей Шарифа. Музыка могла помочь, но Айсэт не умела играть на свирели. Да и для целительства куда лучше подошел бы шичепшин, струны которого натягивали с особыми молитвами. Айсэт оставила свирель на сложенном бешмете, осторожно развязала тесемки рубашки. Ткань прилипла к ране. Айсэт не решилась срезать ее кинжалом Шарифа, который она, к собственному удивлению, не забыла подобрать и вернуть в ножны, убегая от огня. Она положила кинжал у головы Шарифа: мужчины спали, спрятав оружие под шапку. Вихрь, протащивший их сквозь железные врата, отнял у Шарифа головной убор. «Если голова цела, на ней должна быть шапка, – говорили старейшины. – Мужчина, постоянно носящий шапку, не совершит неверный шаг». Ветер, обрушившийся на них у врат, словно желал показать, что вся их дорога в подземном мире неправильна. «Я не стану верить дурным приметам, – Айсэт собралась с мыслями. – Его голова останется цела. Кинжал будет охранять сон своего хозяина и отпугивать смерть, что подошла слишком близко». Она прошептала короткую молитву, три раза дунула на Шарифа, подцепила ткань пальцем и аккуратно убрала с раны. Новая порция крови излилась на рубашку. Человек походил на землю куда больше, чем на воздух или огонь: он не мог жить без воды, питался и истекал ею, нуждался во влаге и оборачивался камнем, когда источник жизни покидал тело.

Отцовское оружие вошло между третьим и четвертым нижними ребрами. Калекут вогнал лезвие с силой. Извлекая кинжал, повернул его, и с одного края рана зияла глубже, чем с другого, щерилась насмешливым оскалом. Айсэт боялась, что кровь, прокладывая себе дорогу, вырвалась из привычного русла, совсем как ручей из-под земли, и заполняла живот Шарифа. Но из горла Шарифа не вырывался шум, и в углах рта не пенились багровые пузыри, тонкая струйка вытекла и запеклась на щеке. Грудь слабо поднималась. Ее покрывали старые длинные шрамы, будто кто-то давно пытался распороть Шарифа. «С кем же ты сражался? – подумала Айсэт. – Скоро я вплету в этот узор еще один шрам». Пальцы ее замерли над изогнутым рубцом под левой ключицей.