Демонтаж

Кстати, не так давно, еще в конце апреля, я впервые съездила в Нью-Йорк. Впечатлений на всю жизнь! Сумасшедший город. Люди носятся с неимоверной скоростью – и все выглядят неимоверно занятыми. Я, конечно, тотчас вспомнила ленивую ереванскую жизнь, когда любое дело может быть решено завтра, послезавтра, через два дня, но ни в коем случае не сегодня. За день в Нью-Йорке я успела посетить готическую церковь и Метрополитен-музей, увидеть Таймс-сквер и «Дакоту», погулять по Даунтауну и Центральному парку. Там, кстати, я нашла чудесное место, попросила людей сфотографировать меня возле него (эту фотографию прикладываю к письму). Очень устала, но была ужасно довольна. Когда поздно вечером вернулась в Джерси, сразу ощутила, в какой провинции я живу. Но я не жалею о своем выборе. Мне нравится неторопливая жизнь. Это я поняла еще на родине.

Кстати, армян здесь тоже хватает. Одно из моих первых знакомств – ты будешь смеяться, конечно, – армянская бабушка лет семидесяти, которая несколько раз в день выгуливает свою пожилую таксу в соседнем сквере. Мы случайно разговорились (здесь все друг с другом здороваются и спрашивают, как дела, даже если вы видитесь впервые), и вот так, совершенно случайно, выяснилось, что и она армянка. Ее муж – армянский грек, однако познакомилась она с ним уже здесь. Она приехала сюда с родителями из Еревана давно, еще в семидесятые. Тогда, по ее словам, еще давали выезд; а родители ее мужа переехали из Смирны в начале двадцатых годов. Короче говоря, она пригласила меня к себе в гости на чашку сурджа в следующие выходные. Так что, как видишь, уехать-то уехала, но в первый раз в гости иду к армянам, да еще и на сурдж. И какая разница, где жить, на каком краю света, если везде армяне живут по своим правилам? А ведь говорят, что армяне разбросаны по всему миру. Чепуха! Это мир разбросан перед армянами.

На этой положительной ноте – понабралась американского оптимизма, да? – я прощаюсь с тобой, Седа.

Держи, пожалуйста, меня в курсе насчет хода следствия. Всеми мыслями с тобой.

И поцелуй мальчиков так крепко, как сможешь. Скучаю по ним смертельно.

Твоя Нина!

P. S. Я снова отправляю маленькую посылочку: комиксы для Амбо и детскую Библию с картинками для Гришки. Мне очень понравились иллюстрации, надеюсь, он оценит (хотя кто знает).

Yerevan – New Jersey, 29.07.1997

Здравствуй, Нина.

Извини, что долго не отвечала тебе. Вероятно, это письмо придет только к концу лета.

У меня, к сожалению, неприятная новость. На днях пришла повестка с просьбой посетить судебное заседание по делу Сако. Я решила не идти, поскольку:

а) нет никакого желания лишний раз глазеть на тупую физиономию власти;

б) я и так знала, чем это заседание кончится.

А спустя пару дней мне пришло уведомление, что дело сдано в архив на неизвестный срок за неимением достаточных улик для продолжения следствия. Иначе говоря, вместо суда над преступником, мне дали призрачную надежду. Мол, страдай дальше, а мы, может быть, когда-нибудь вернемся к этому делу. Ты даже вообразить не можешь, какой гнев меня охватил. А что бы я испытала, если бы пошла на заседание? Да плевать я хотела на них и на их обещания. Я не ожидала правосудия. Справедливость здесь – иллюзия, на которую люди по какой-то причине не перестали надеяться. Может, в Америке дела обстоят иначе? Ты скажи, ведь ты у нас теперь гражданка США, citizen of the United States – или рано еще к тебе так обращаться? Так или иначе, если государство не способно дать своим гражданам справедливый суд, то именно этим судом оно и будет судимо в будущем. Надеюсь, что нынешние судьи будут первыми, кто в будущем пострадает от собственного беззакония.

У Гюго есть такие слова: «Чем дольше мы скитаемся по свету, тем более мы одиноки». Мертвецам в этом плане куда лучше: их странстие и одиночество кончились. Поэтому за покоем и компанией я хожу на кладбище. Меня очень успокаивает, что есть его могила, которую никому у меня не отнять, кусочек земли, к которому я могу прийти в любой день, надгробие, перед которым могу сесть и перестать негодовать на этот мир. Я прихожу туда, когда мне хочется отвлечься и окунуться в прошлое, подумать, как и почему моя жизнь сложилась именно так. Как-то раз, посетив его могилу, я вспомнила, как Сако, когда Амбо только родился, с такой радостью гулял с детской коляской, а люди показывали на него пальцем: мол, смотрите, мужчина, занятый женским делом. Он возвращался домой разгневанный, но на следующий день снова брал малыша с собой на улицу. С трудом выкраивал время для себя, но на детей – каждый свободный час. Таким он был человеком: в нем было много добра и щедрости. Я многое не принимала в нем, но вот эту черту очень ценила. Когда это воспоминание пришло ко мне, я поняла слова моей матери, что время сглаживает все разногласия.