Демонтаж

В субботу, на следующий день, Седа оставила детей на Сако, корпевшего с очередной чашкой кофе и переполненной пепельницей над «чертежной мазней для этих бандитов», и пошла с Ниной в сквер у здания Оперы. «Сегодня на один час дали горячую воду, представляешь?» – сказала она, под руку с Ниной пересекая широкую голую площадь. «А я привыкла к холодной воде, – ответила Нина. – Почему ты не привыкнешь?» – «Нет, лучше прилюдно опозориться, чем под холодный душ», – сказала Седа, садясь с Ниной на скамейку. Они поговорили минут десять – о новой работе Сако, о делах Нины на заводе, – прежде чем Седа, решившись, пошла в наступление. «Нина, ты знаешь мое мнение: мы живем во времена, когда женщина может разговаривать с мужчиной, может флиртовать и выходить замуж по своей воле. Я тебе прямо в глаза скажу, что думаю: забудь ты свою скромность. – И уже спокойнее добавила: – Ведь люди видят все». Нина растерялась, Седа застала ее врасплох. «Нравится он тебе?» – спросила Седа. Нина кивнула. «Тогда в чем дело?» Нина неуверенно молчала. Седа нахмурилась. Глянешь на Нину со стороны, подумаешь: женщина прошлого века – терпеливая, стыдливая. Большинству это нравилось, они находили это правильным. А Седу это раздражало. Она-то знала, что есть и другая Нина: та, внутри которой живет пламя, готовое вспыхнуть, если подкинуть хвороста, если сказать Нине: можно, гори. Седа верила, что подлинная жизнь человека – в этом пламени, которое просится из тела на волю, и потому презирала бытовое, приземленное человеческое счастье, внешнюю условность, покорность, мещанство. А еще Седа знала из сбивчивых рассказов Сако, что случилось с Ниной накануне возвращения в Ереван, знала, что Нина уже поддалась этому пламени, и Седе стоило бы опасаться, что Нина снова не справится со своим огнем. Но надо очиститься. Отбросив сомнения, Седа приобняла Нину. «Разве ты не ждала его?» – спросила Седа доверительным тоном. «Ждала», – подтвердила Нина. «Чего тогда боишься?» Нина снова замялась. Но Седу уже было не остановить. «По-моему, Рубо серьезный человек. Он не из тех, Нина. Я это умею распознавать». Взгляд Нины изменился, стал внимательным. Седа заметила это. Она нащупывала слабое место. Дала Нине время обдумать последние слова и только затем добавила: «Сако не возражает, Нина. Ведь столько лет прошло, пора отпустить уже. Надо пробовать, действовать. Надо жить дальше, Нина». В глазах Нины промелькнул страх. Но Седа усилила давление: «Если не сейчас, то когда?» Теперь в глазах Нины засветилась надежда. Седа продолжала: «Надо жить, Нина. Тебе нечего бояться». – «Жить, не бояться», – повторила Нина. «Да, моя дорогая. Тебе нечего бояться». Нина менялась на глазах. Испуг уступал место надежде. «Сако точно не против?» – «А с чего ему быть против?» Седа понимала, что должна развеять последние сомнения Нины. Она пожала ее ладонь и мягко, по-матерински, так, как никто не обращался к Нине большую часть ее сиротской жизни, прошептала: «Обещаешь попробовать?» Нина промолчала. «Обещаешь?» – настойчивее переспросила Седа. «Попробую», – ответила Нина. «Обещай мне». – «Обещаю, – подтвердила Нина. – Я обещаю».