Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя

Итак, прежде всего, в рамках данной работы мы рассматриваем «распад Советского Союза» и формирование новых постсоветских политий как взаимосвязанные и длительные процессы, логика которых определялась рядом внутренних факторов социальной эволюции соответствующих макросообществ. Взгляд на процессы, развернувшиеся на территории СССР в конце прошлого века, как на часть третьей волны демократизации задавал их телеологическую интерпретацию: правильным исходом выглядел переход к демократии, а его отсутствие интерпретировалось как неудача или несостоятельность транзита. Майкл Макфол первым попытался скорректировать этот взгляд, выдвинув концепт «четвертой волны» – перехода с изначально более широким спектром возможных исходов (демократия, диктатура, промежуточный режим). Наш базовый аргумент состоит в том, что развернувшиеся в СССР в конце прошлого века процессы стали реакцией на кризис социализма и предпринятую Михаилом Горбачевым для его преодоления либерализацию советского режима. Либерализация, однако, имела совершенно разные последствия и запустила различные комбинации политических и социальных процессов в разных частях Советского Союза, уровень социально-экономического развития и характер социальных укладов которых серьезно отличались друг от друга. Эти различия лишь усиливались в позднесоветском периоде, когда снижение уровня государственного насилия вело к возникновению неформальных «договорных» взаимоотношений центральной и местных властей (брежневский «пакт стабильности») и формированию своего рода региональных «феодов» со структурированными местными элитами, сетями доверия и патронажа.

Предпринятая Горбачевым в 1986–1988 годах либерализация советского порядка (первый этап) открыла дверь двум процессам: укреплению и последующей автономизации республиканских элит, стремящихся снизить свою зависимость от центра, с одной стороны, и массовой мобилизации «снизу», с другой. При этом массовая мобилизация могла опираться как на идеологию «вестернизации» (модернизации с опорой на западные институциональные образцы), так и на националистический дискурс, отсылавший к досоветскому опыту или опыту автономизации в рамках СССР. В действительности почти везде присутствовали оба компонента мобилизации, однако их соотношения были весьма различны.

Внедрение механизмов электоральной легитимации на выборах 1989 и 1990 годов резко стимулировало оба эти процесса и вело к формированию республиканских протополитий еще в рамках единого советского государства (второй этап). Именно на этом этапе прояснялись соотношение сил и конфигурация трех ключевых факторов политической динамики: силы и уровня консолидации правящей региональной элиты, спроса на демократическую вестернизацию и потенциала этнонациональной мобилизации, – позволявших контрэлитам вступить в легальную (электоральную) борьбу за власть. Эти соотношения и конфигурации и формировали профили соответствующих протополитий. По итогам выборов 1990 года определились четыре типа исходов: 1) успешная массовая мобилизация с консистентными институциональными целями, которая вела к формированию широкой коалиции, поддержанной значительной частью старой элиты; 2) успешная массовая мобилизация, которая не вела к формированию достаточно широкой коалиции с консистентными целями, но способствовала расколу старой элиты; 3) сохранение консолидированной старой элитой своих позиций в отсутствие массовой мобилизации, позволявшее этой элите обрести квазиэлекторальную легитимность и укреплять «патрональный суверенитет»; 4) наличие неконсолидированной старой элиты в отсутствие массовой мобилизации первой волны.