Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя

Крушение советской империи не стало «концом истории»: иллюзорное представление о том, что коммунистическую диктатуру может сменить только либеральная демократия западного образца, не выдержало проверку временем. Долгое время существовал консенсус относительно того, что мы переживаем линейный, прогрессивный процесс развития в этом направлении; отдельные же отклонения от норм либеральной демократии поначалу казались «детскими болезнями», а не «взрослыми чертами характера» соответствующих режимов. В политологической литературе 1990‐х преобладали различные направления «транзитологии»: изучения того, как «переходные» страны справляются с трудностями, возникающими на пути к либеральной демократии245.

В начале нового тысячелетия транзитологию сменила гибридология: ученые осознали, что посткоммунистические режимы, которые нельзя назвать ни диктатурой, ни демократией, не обязательно «эволюционируют» в сторону западного идеала. Их институциональные элементы способны формировать стабильные самобытные системы246. Эксперименты с формулировками в основном представляли собой попытки расположить политические процессы в отдельных посткоммунистических государствах на оси «демократия – диктатура»: антилиберальная демократия, дефектная демократия, управляемая демократия и т. д., с одной стороны, и полудиктатура, электоральный авторитаризм, конкурентные авторитарные режимы и др. – с другой247. Эти опыты классификаций фокусируются прежде всего на формальной системе политических институтов – партиях, выборах, конституции, – как будто центр режима, как и в западных государствах, обязательно представляет собой политическую сферу с собственной автономной логикой, отделенную от других сфер социальной деятельности. Однако в посткоммунистическом регионе разделения трех сфер социальной деятельности – политической, экономической и общественной – нет вообще, или оно находится в зачаточном состоянии248.

Разделение сфер проявляет себя в культуре и нормах акторов, «населяющих» режим, которые, в свою очередь, предполагают уровень разделения, необходимый для его нормального функционирования. К примеру, при либеральной демократии существует различие между обязанностями политика по отношению к государству и по отношению к своим родным249. Если нормы акторов в подавляющем большинстве отражают то же разделение, что и формальные институты режима, такой режим устойчив. В противном случае акторы будут управлять формальными институтами в соответствии с неформальными нормами – как это часто происходило, когда после смены режима вводились формальные институты либеральной демократии250. Если установленный режим предусматривает иной уровень разделения сфер, чем у фактических акторов, он будет либо а) слаб и подвержен деградации в направлении более приемлемой для них системы, либо б) вынужден создавать специальные (эффективные) механизмы во избежание такой деградации. В странах региона эта неразделенность сфер социальной деятельности выступает в форме определенных, зачастую существующих лишь неформально жестких социальных структур.

Формирование жестких структур можно проследить в исторической перспективе, по периодам до, во время и после коммунизма. В докоммунистическую эпоху разделение сфер соответствовало границам цивилизаций. Говоря о цивилизациях, мы имеем в виду те границы, что выделял Сэмюэл П. Хантингтон251, но понять функционирование цивилизаций нам помогает новая теория Питера Д. Каценштейна, разработанная в ответ на критику концепции Хантингтона252. Согласно этой теории, цивилизаций в мире много, но все они обладают внутренней множественностью и постоянно меняются. Что все-таки объединяет страны в каждой цивилизации под лозунгом «единство в многообразии» – это 1) специфический характер взаимодействия элит разных стран и 2) общая цивилизационная идентичность, разделяемая их населением. В отношении первого Каценштейн акцентирует роль цивилизационных акторов (государств, империй, политических союзов) и приемы, которые они используют для «тихого распространения», копирования и экспорта; в отношении второго он показывает, что люди, населяющие каждую цивилизацию, формируют свою конкретную интерпретацию «действительности», позволяющую им проводить разделительные линия между «нами» и «другими», а также между «хорошим» и «плохим поведением».