Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя

Венгерский историк Енё Сюч выделяет три исторических региона Европы, утверждая, что в период наибольшей раздробленности континента после Второй мировой войны Центрально-Восточно-Европейский регион продолжал существовать, но входил в состав советского блока. Восточный периметр Центрально-Восточной Европы он считал границей между западным и православным христианством253. Мы, вслед за Сючем, говорим о трех исторических регионах советской империи: западнохристианском регионе, включавшем Прибалтику и центральноевропейские государства, не входившие в состав СССР; восточноправославный регион, состоявший из союзных республик европейской части СССР, а также Болгарии, Грузии, Македонии, Румынии и Сербии; и, наконец, исламский исторический регион, включающий бывшие советские республики Центральной Азии. В этих регионах коммунистическая система утверждалась по-разному, и позднее, после ее падения, они также имели разный потенциал для создания институциональной системы либеральной демократии.

Хотя западнохристианский регион в докоммунистическую эпоху состоял из феодальных государств, в принадлежавших к нему странах наблюдалась более высокая степень разделения и автономии сфер, чем в феодальных государствах, принадлежавших к восточноправославной, исламской и китайской цивилизациям. Неразделенность была представлена серией взаимосвязанных и взаимодополняющих феноменов, которые также были предвестниками жестких структур XX и XXI веков. На уровне социальных структур они включали в себя традиционные, феодальные и межличностные сети, а также слияние власти и собственности254; а на уровне структур управления – патронализм (пирамидальную сеть отношений зависимости) с его межличностными сетями и патримониализм (неразделенность частного и общественного), сопутствующий взаимодействиям власти и собственности255.

В коммунистическую эпоху страны, принадлежащие к разным цивилизациям, оказались под «политическим колпаком» диктатуры. Хотя в разных цивилизациях коммунизм принял разные формы, однопартийная система и монополия государственной собственности способствовали появлению одинаковых социальных феноменов и в какой-то степени обеспечивали гомогенизацию этих стран. Коммунистическая система принесла с собой собственную серию взаимосвязанных феноменов, характеризуемых слиянием сфер социальной деятельности, которые укрепили имевший место и прежде недостаток их разделенности256. Если для Центральной Европы эти изменения стали шагом назад, то к востоку от нее они остановили и заморозили процесс разделения сфер социальной деятельности.

В посткоммунистический период смена политического режима означала изменение формальной институциональной среды, но не неформального понимания акторами разделения сфер социальной деятельности. Утверждение либеральной демократии было реально возможно лишь в тех странах, где неформальное понимание акторов предусматривало необходимость разделения этих сфер. Чем более неразделенными эти сферы оказывались на уровне акторов вследствие цивилизационной принадлежности страны и влияния коммунистического режима, тем более устойчивыми и доминантными структуры прежней системы оставались в рамках новой системы. Жесткие структуры, адаптируясь к институциональной системе демократии, принимали новые формы: возникли неформальные межличностные сети, отличные от традиционных и бюрократических сетей; неформальный патронализм, отличный от патронализма, связанного с формальной феодальной и партийной номенклатурой; слияние власти и собственности, существующее в неформальной, незаконной форме, в обход правовой системы; и патримониализм, означавший, что правящая элита относится к общественным институтам как к частной «вотчине», хотя и поддерживает фасадные формы демократии.