Аня услышала какой-то шум и подняла голову. Она увидела, что к ней летят еще птицы, и еще – целая стая разных птиц. Все они были маленькими, самая крупная не больше голубя. Они обсадили Аню целиком: птицы сидели на ее плечах, на вытянутых руках, на голове, самые мелкие цеплялись коготками за волосы и платье. В воздухе стоял радостный гомон, и Аня ощутила какую-то внезапную целостность, абсолютное единение с этой стаей. Ей казалось, что сейчас ее платье превратится в перья и она взлетит вместе с птицами-сестрами на верхушку яблони, и они покажут ей что-то такое, чего она еще не видела, что-то самое ценное, о чем она до сих пор не знала. Но платье оставалось платьем, и Аня не взлетала, но и птицы оставались с ней. Они вели себя как люди в обычной очереди – одна ела, а другие терпеливо ждали, и все клевали понемногу, чтобы хватило остальным. Когда одно яблоко кончилось, Аня бросила огрызок тут же, на землю, и подняла другое яблоко, желтое. Она заметила, что многие яблоки, лежащие на земле, были уже поклеваны, и ощутила благодарность к этим птицам за то, что они едят у нее с руки, позволяя ей стать причастной к их жизни здесь, в каганате. Аня подняла очередное яблоко, и следующая птица подлетела и раскрыла клюв. Это была маленькая синичка, она моргала бусинками глаз и щебетала, будто приветствуя и благодаря. Аня улыбнулась. Синичка улетела, вместо нее, широко переставляя лапами, откуда-то явилась старая черная ворона. Она каркнула, клюнула один раз и улетела. Ее сменила другая птица. Аня подумала, что это похоже на очередь за каким-то дефицитным продуктом, совсем как из ее детства, в девяностых, когда стая женщин, закутанных в платки, стояла за колбасой, продаваемой по талонам, – по много часов, иногда занимая место с вечера и возвращаясь каждые два часа, подменяясь с соседкой. Эти яблоки словно были такими талонами, только круглыми, и блестящими, и разноцветными, как арахисовое драже, и сладкими, как сахарная вата.
Наевшись, птицы возвращались на свои ветки. Аня не знала, сколько времени прошло, но постепенно рука ее опустела, и почти закончились отброшенные деревом яблоки под ее ногами.
Она стояла на том же месте, опустошенная, умиротворенная, и смотрела, как перед ее лицом кружит маленькая колибри – размером не больше обыкновенного шмеля.
Аня часто резала пальцы, ей было не привыкать, но в этот раз получилось как-то особенно больно, и она заплакала – беспомощно и беззвучно, склонившись над раковиной. Потом вытерла глаза и собрала осколки. Почти все были крупными, и она подумала, что можно склеить их, чтобы не покупать новую люстру.
Было уже поздно, и в мастерскую она поехала на следующий день, сложив осколки в пакет и обернув полотенцем. В это время в ее голове всплыла похожая картинка.
Она наливает горячий суп в стеклянную банку и плотно закрывает крышкой, а банку оборачивает полотенцем, чтобы суп не остыл, а банка не разбилась по дороге. Ставит в пакет и кладет туда еще батон и полпалки колбасы.
Влад работает монтажником на вышке, далеко в Подмосковье, и она привозит ему обеды. Она временно осталась без работы, Лиля в саду, и Аня совершенно свободна, поэтому может себе позволить долго кататься туда-сюда на электричке. Однажды Влад даже позволит ей залезть на вышку вместе с ним.
Она будет лезть вверх внутри узкой ржавой трубы, качающейся от ветра, по маленькой лесенке из ребристых железных прутьев. Ветер гудит в трубе, труба качается – туда-сюда, и Ане страшно, но она лезет за Владом, вперед, к маленькому круглому просвету. Когда они залезут наверх, он процарапает ключами на вышке их имена. Влад плюс Аня равно сердечко.
Раскольников умер во вторник, через несколько дней после концерта.
Он решил выбраться с друзьями на дачу, и нужно было ехать на электричке. На платформе была драка, он вмешался, заступившись за какую-то девушку, и незнакомый парень ударил его в челюсть. Раскольников потерял сознание и упал как-то странно, боком, прямо на железнодорожное полотно. Электричка не успела затормозить.
Ане рассказали на следующий день, когда все собрались на репетицию. Почти все.
Они так и сказали ей:
– Он умер.
Аня не знала, что ответить. Она только вспомнила, как Раскольников сдувал пыль с гитарного грифа во время концерта и что на нем была очень белая майка, а степовки – черными, и кухня на Чеховской была вся в его стихах, которые он писал прямо на стенах.
Она вспомнила, как Раскольников молился перед обедом. Даже когда был пьян.
Аня проверила совместимость осколков и обработала каждый спиртом, потом промазала края ультрафиолетовым клеем, соединила и включила лампу. Каждый осколок приходилось приклеивать отдельно, и ушло довольно много времени, но все получилось. Стеклянные швы было, конечно, видно, но это ничего.
– Это ничего, – сказала себе Аня и улыбнулась, погладив крестик на груди. Вернувшись домой, она села за ноутбук и написала:
– Я год не носила крестик. Вчера надела.