Демоверсия

Аня смотрела на немигающие рыбьи головы и горки икры в соседнем лотке.

– Женщина, вы рыбу брать будете? – лениво протянула продавщица в замызганном синем фартуке.

– Да… – Выбора не было. Аня пыталась быстро сообразить, как лучше приготовить, и собиралась попросить что-то взвесить, но тут увидела лицо продавщицы и застыла, округлив глаза.

– Что это с ва… – Продавщица вдруг узнала ее и открыла рот, не окончив фразы. – Аня?..

– Агата, – выдохнула Аня.

Она не верила своим глазам. За двенадцать лет Агата изменилась до неузнаваемости – располнела, словно оплыла, и смотрела на Аню из-за прилавка тусклыми глазами.

– Привет. Давно же мы не виделись.

– Да… Как ты?

– Как видишь. – Агата кивнула на мертвых рыб, криво улыбнувшись.

– Вижу.

Агата выглядела гораздо старше своего возраста. Она выглядела старше Ани, хотя на самом деле была младше на четыре года. Наверное, причина была в волосах: они были седыми и коротко стриженными.

– Слушай, – сказала Аня, записывая на листочек адрес и телефон. – Я здесь живу в соседнем доме. Приходи как-нибудь.

Агата кивнула, глядя в сторону.

– Так ты рыбу брать будешь?

* * *

– Цалуе чебе[95].

Поезд вплывает в кухню, приближается к ее губам и касается их с легким звоном, исторгая клубы дыма. Аня смеется и хочет прикурить от головы поезда, но на кухне курить больше нельзя, и она только смеется. Аня выключает духовку и приоткрывает дверцу. Рыба обдает ее лицо горячим паром и духом пряностей. До поезда остается час, и она бежит к двери, на ходу накидывая белый сарафан с красными маками на груди и запрыгивая в босоножки. Она выходит из дома и бежит к метро, и вся улица бежит вместе с ней. Не видно ни одного спокойного пешехода – все бегут, и мимо плывут большие разноцветные автомобили и огромные пароходы желтых автобусов, и вход в метро высится впереди сероватым айсбергом. Аня бежит, и на ее сарафане движутся маки – и растут, выходя за область груди. Маки тянут стебли, оборачивая шею тонким зеленым галстуком, и листья теряются в ирреально длинных волосах. Маки растут, а сарафан будто становится меньше, и Аня чувствует, как ткань трескается по швам и бесшумно опадает на дорогу, как старый сухоцвет, остаются только маки, которые тянут лепестки во все стороны сразу и становятся крепкой полупрозрачной тканью, розовым сатином. Она бежит, и сатин колышется от движений тела и ветра, и Аня боится, что сейчас маки пустят в ее тело побеги и она застынет у вокзала нелепым большим цветком, не успев добежать до перрона. Вокруг шумит громада Белорусского вокзала, и зелень его зданий превращается в замшелые откосы гор.

– Я-а-а-а-ан!

Аня бежит вперед, в окружении бархатной зелени, и зовет Яна, понимая, что он не написал номера вагона, и не зная, как искать его в толпе.

– Я-а-а-ан!

Но тут она замечает идущую навстречу фигуру. Он стоит между двух холмов и держит на плече ее дорожную сумку.

– Ты здесь.

– Я здесь.

В метро они стоят в проходе, покачиваясь от движения поезда. У Ани за плечами маленький белый рюкзак с вышитой птичкой. Поезд внезапно чуть подкидывает, и Аня падает, а Ян ловит ее за лямки рюкзака. Дальше поезд идет ровно, но Ян продолжает держать лямки. Аня сначала долго вглядывается в его лицо, а потом ее взгляд падает на руки Яна.

– Ты снял браслет?

Ян молчит. Аня выравнивается, вынимая лямки из его ладоней.

– Почему?

– Рута…

Аня на ощупь схватилась за поручень.

– Рута обратила на него внимание и спросила.

– И ты, конечно, рассказал.

– Так. Я не хочу врать.

– И… где он?

– В шуфлядке.

– Где-где?.. – не поняла Аня.

– Ну, в ящике стола. Старое польское словечко.

– А-а-а… Пойдем.

Они вышли из метро и пошли в сторону дома.

– Пару дней назад, – сказал Ян, стоя у перехода, – Алес принес из садика рисунок. Там было изображено два человека: побольше и поменьше. И у того, что поменьше, были нарисованы на лице синие полосы.

Он остановился, и Аня остановилась тоже. За их спинами был магазин с огромной вывеской «Рыба».

– Синие полосы? – переспросила Аня.

– Да, – кивнул Ян. – Я спросил, что это, а он… Он сказал, что это слезы радости от того, что папа рядом.

* * *

Сонная и взлохмаченная, в майке, трусах и одном носке, Ида стояла у дверей. Ян присел перед ней на корточки и сказал:

– Привет. Меня зовут Ян.

Ида вдруг засмущалась и спряталась за угол прихожей, став невидимой.

– Это Ида, – улыбаясь, сказала Аня. – Ида, ну выползай!

– Мама, но я же стесняюсь! – ответила Ида и ускакала в комнату за вторым носком.

Ян снял с плеч рюкзак, поставил его на пол и огляделся.

В квартире ничего не изменилось. На стенах были мягкие вспененные обои, разделенные на квадраты, в каждом из которых заключалось по бабочке. Бабочки были черно-белые, разных видов и размеров, и под каждой значилась подпись на латыни – «Anaea nessus», «Idaea aversata», «Lieinix lala».