День да ночь

Сама колонна двигалась медленно, плотным строем. Никто не выбегал вперед, никто не отставал, не отлучался. Строй шел четко, как будто кто-то постоянно отдавал нужные команды. Но обнаружить командира Лихачев не смог. Потому что невозможно было определить, кто здесь полковник, кто сержант, а кто просто рядовой муравей. Все они были черненькими, все одинаково быстро двигали лапками, и никто из них никому не читал мораль, никто никому не врубал. Если и находился здесь кто-то в чине муравьиного полковника, то он, как и все остальные, шел пешком и не выходил из строя. На такое стоило посмотреть.

* * *

- Сходим, что ли на водопой, - предложил Опарин.

Афонин, Бабочкин и Дрозд двинулись вслед за ним к ведру. Вода была чистой, в меру прохладной и пили ее с удовольствием.

- Что за река? - спросил Бабочкин. - Как называется?

- Кто ее знает... - Афонина это и не особенно интересовало. - Вода здесь чистая.

- Вам разве не сказали?

- Ну их всех, - добродушно ухмыльнулся Опарин. - Там, - он показал куда-то на восток, где вероятно находился штаб полка, - считают, что нам такие подробности знать не обязательно. Вот и получается речка Безымянная. У меня этих безымянных речек позади знаешь, сколько?.. На одних переправы прикрывал: "Держаться до последнего снаряда" и "Ни шагу назад!" Другие форсировал: "Вперед, на запад!" "Вперед и только вперед!" Вернусь домой и рассказать не о чем. У одних, понимаешь, Дон, у других - Днепр, у третьих - Волга, а у меня - Безымянная, да Безымянная. Вроде бы всю войну на одной речке груши околачивал. Такое вот кино... Посидим, что ли. Ноги не казенные, их беречь следует.

Присели здесь же, возле ведра. Афонин вынул из кармана сильно отощавшую пачку "Беломора" и стал разглядывать путь из Белого моря в Балтийское. Смотрел на тонкие голубые линии каналов и размышлял: взять еще одну папиросу или перетерпеть? Как ни экономил он курево, как ни берег, пачка быстро худела, и было ясно, что до вечера ее не хватит. Не успел он, ни добраться с Белого моря до Балтики, ни решить проблему с папиросами, потому что увидел в руках младшего сержанта Бабочкина кисет. Писарь еды с собой не принес, но куревом оказался богат.

- Моршанская? - спросил Афонин.

- Точно. Как угадал?

- Чего тут гадать. Нам полгода другую не дают.

- Есть "Беломор", - поспешно достал залежавшуюся у него пачку Дрозд и предложил ее младшему сержанту.

- Нет, - отказался тот, - я махорочку.

- Правильно, - поддержал Афонин. - От папирос только дым и никакого удовольствия. Махорка, как наждак, в горле продерет, и сразу жить веселей становится.

Бабочкин передал Афонину сложенную книжечкой газету и кисет. Газета как газета, своя, корпусная, а кисет красивый. Из какой-то гладкой черной материи, вроде шелка. Внутри такого же сорта материал, только серенький, под цвет табака. А по черному, по шелковистому, цветным бисером - букет анютиных глазок. Издали посмотришь - как живые. А повернешь кисет в руке, они всеми красками переливаются. Из такого кисета курить - и вкус у махорки другой, и чувствуешь себя солидней.

- Афонин, несмотря на то, что соскучился по махорке, цигарку свернул небольшую, стандартного размера. Табак, хоть и чужой, расходовал экономно.

- Хороший кисет, - похвалил он. - Ласковый, с душой сделан. Невеста вышивала?

- Хороший, - согласился Бабочкин. - А кто вышивал, не знаю. Еще зимой посылки пришли к нам: носки, варежки, шарфы и кисеты. Мне этот достался. А обратный адрес просто: "Девчата с Уралмаша". Все они там невесты, только женихов нет.

- Братцы, тут муравьи походной колонной топают, - окликнул их Лихачев. - Посмотрите, как у них все здорово организовано. И разведка, и боковые дозоры. Но никакого начальства не видно. Интересно...

- Куда идут? - спросил Афонин.

- На запад, - быстро сориентировался Лихачев. - Наверно, от фашистов уходили. Теперь возвращаются в освобожденные районы.

- Такая кроха, а тоже не хочет под фашистом жить, - с уважением отнесся к муравьям Опарин.

- Не мешай им, - посоветовал Афонин. - Раз идут, значит, по делу. У нас своя жизнь, у них своя.

- Танкист? - негромко спросил Бабочкин у Опарина, кивнув в сторону сидевшего невдалеке Бакурского.

- Бери выше.

- Это как?

- А вот так. Летал он.

- Летчик? - удивился Бабочкин.

- Стрелок-радист. На "пешке" летал.

- Как к вам попал?

- Подбили их. Горел. После госпиталя списали из авиации. К нам прислали. Куда же еще?

- Как он у вас?

- Чего, как?

- На земле как держится?

- Держится, дай бог каждому. И воюет, дай бог каждому. Только все время в стороне. Стесняется. Понятное дело.

- С характером?

- Железный. Он, когда их подбили, такое сделал, ни в одном кино не увидишь. Нам взводный рассказывал. Он из госпиталя в полк пополнение привез, среди других и Бакурского. Там, в госпитале, нашему лейтенанту один майор рассказывал, летчик. Он в одном полку с Бакурским служил и все про него знал.

Опарин глянул в сторону Бакурского, не слышит ли тот, о чем идет разговор. Судя по всему - не слышал.

- Что рассказал, майор? - спросил Бабочкин.