День денег. Гибель гитариста. Висельник

— Он умный, — сказала она с девчоночьей какой-то обидой, так школьница выгораживает перед мамой повесу-одноклассника, с которым дружит.

— Не сомневаюсь, другого вы бы и не выбрали, — продолжил я арию из мыльной оперы. — Но он собирался меня ударить, вы же не станете отрицать. Поэтому у меня не было иного выбора, хотя терпеть не могу драться. Я не бандит. Если угодно, я закончил университет и почти защитил кандидатскую диссертацию. Но это неважно. И то, что мне тридцать семь лет и что меня зовут тоже Сергей, как вашего дружка, тоже неважно. Важно одно: я захотел жить.

— Ну и слава Богу. Я-то при чем? Встречаться я с вами не буду, не хочу.

— Вы с этим Сергеем собираетесь пожениться этой осенью, — сказал я.

— Не ваше, извините, дело.

Ответ, вернее, тон ответа меня обнадежил. Было в нем легкое раздражение — не по отношению к моему праздному любопытству, а раздражение уже привычное. Все родственники, соседи и знакомые давно их уже сосватали и обженили. Положим, так оно и есть, свадьба действительно намечена на осень но отстаньте со своими дурацкими улыбками и предварительными поздравлениями. Почему вы так уверены? Слишком уж примитивно: погуляли — поженились. А может, я еще и передумаю? Я, конечно, не передумаю — но вдруг? Поэтому отстаньте, отстаньте, отстаньте. И его слова: «Вот когда мы поженимся…» тоже почему-то вызывают странные приступы раздражения. «Да, поженимся, но зачем об этом постоянно говорить?» — «А почему нет?» — удивляется он. «Извини, — говорит она. — У меня сегодня просто плохое настроение».

— Я вовсе не добиваюсь знакомства с вами, и ваш Сергей мне очень симпатичен. Мне очень жаль, что так получилось. Но известно ли вам, что это такое, — начал я новую арию, — когда некому рассказать о себе? Когда человек совсем один?

— По вашему виду не скажешь, что вы один.

— Это какой же вид?

— Ну… — Она поняла, что сказала что-то не то, что-то лишнее. Сейчас рассердится на себя, поспешит закончить разговор. Не успеет!

— У меня действительно никого нет, — сказал я. — И вот представьте, я вижу человека, вижу всего час или полтора — я же был в кинотеатре, — и мне все равно, с кем этот человек, я понимаю только одно — именно этому человеку я готов все о себе рассказать.

ЧЕЛОВЕК, именно так! — чтобы не женская ее прелесть была на первом плане. Она вряд ли этому поверит, но — и лестно, и как-то немного досадно. Лестно, что человеком считают, и досадно, что женская прелесть куда-то делась.

— Я не настаиваю, — говорил я печально. — Но мне всего нужно — минут двадцать посидеть с вами где-нибудь в скверике. Мне этого на полгода хватит.

— Если вам скучно слушать дурацкие исповеди, то я просто посижу и помолчу.

— Зачем? — не понимала она, прекрасно все понимая.

— Ладно, — сказал я. — Кажется, я ошибся. Вот вам номер моего телефона. Позвоните, если захотите.

— Не захочу.

— И если вам ответят, что здесь такой не живет, значит, он не живет совсем.

— Вы пьяный?

— Я не пью.

— Я не буду вам звонить.

— Я не настаиваю.

— А кто вы вообще? (Я чуть не подпрыгнул от восторга: начала вопросы задавать. Следующий будет: почему я решил покончить с собой.)

— Я же сказал вам: закончил университет. Люблю читать, люблю море. Все. Работа — дело второстепенное.

— Неинтересная работа?

— Интересная. Но больше ради денег, чем для души.

— А с какой стати вы решили себя умертвить? (Мысленно я подпрыгнул второй раз: в самой словесности вопроса — ирония, и в тоне — ирония, столь любимая мною ирония умных женщин, умеющих полутоном сбить спесь с любого гордеца.)

— Самое смешное, что особых причин нет, — сказал я. — Хандра без причины, но та и хандра, когда не от худа и не от добра.

— Верлен, — сказала она.

Любите ли вы Брамса? — чуть не спросил я ее после этого.

— Вам не к девушкам приставать надо, а к психиатру обратиться, сказала она, совсем уже освоившись и чувствуя, что берет надо мной верх. И хорошо, пусть пока чувствует это, я уже знаю ее, я в нее проник, я ее понял, поиздевавшись надо мной, она тут же меня пожалеет, ей станет совестно. Надо дать ей еще повод для иронии.

— Видите ли, у меня слишком затянулась полоса удач. Во всех отношениях. Когда слишком хорошо — тоже плохо. Я стал бояться, я напряг все силы, чтобы избежать срывов. Пока получается. Но боязнь не проходит, мне кажется, что вот-вот все полетит к черту. Впору нарочно подстроить себе какую-нибудь каверзу.

— Это несложно, — тихо засмеялась она.

— Не скажите. Бывает инерция удачи, когда рад бы сам себя подставить, а все в тебе сопротивляется. Выход один — несчастная любовь. Как в юности. У меня в юности была несчастная любовь. Такого прекрасного состояния я в жизни не испытывал. Мучиться, понимать, что ничего не будет, — это замечательно.

— Не знаю, не пробовала.

— Я знаю, верьте мне. А теперь романтика пойдет, смейтесь, если хотите, я сам смеюсь. Одним словом, мне почудилось, что я нашел — ну, как вам сказать, объект для неразделенной любви.

— Это, значит, меня?

— Значит, так.

— Тогда зачем встречаться? Любите себе издали, мучайтесь на здоровье.

— Когда видишь — мучиться удобней, — сказал я.