День денег. Гибель гитариста. Висельник

Мы оба засмеялись. Мы были уже заодно. Она уже хотела со мной встретиться. Но согласилась на встречу только еще после долгого, весьма пустого и тем не менее весьма осмысленного в каждом слове и полуслове разговора.

Иного финала я и не ожидал. После этого ворочался — не мог заснуть. И очень себе удивлялся: с чего бы это я так разволновался вдруг? Да нет, просто выбился из режима — я ведь режимный человек и обычно позже одиннадцати не ложусь, если не срочные деловые дела или дела любовные.

Встретились.

Данные: двадцать один год, учится в университете на психолога (што ты, што ты, то психиатры, то психологи!) (и поэтому знает человека как такового наизусть, вдоль и поперек, знает его подробно и изысканно, конкретную же личность за десять минут может протестировать двумя внимательными взглядами и десятком тонких вопросов), живет с мамой (папа ушел к другой женщине), должна бы сейчас сдавать экзамены, но находится в академическом отпуске, поскольку зимой сломала ногу и пропустила четыре месяца учебы, времени даром не теряет, ассистирует одному самородку — бывшему работнику милиции; выйдя в отставку, он обнаружил в себе удивительные способности исцелять руками, словами и взглядами (и психотерапевт-самородок тут?! — ну, давай и его!), кроме того, он всю жизнь рисовал, сочинял песни, писал стихи и даже выпустил сборник за свой счет — в общем, удивительный человек, хотя она настороженно относится к врачебной самодеятельности, но тут случай действительно особенный и способности этого человека несомненны, ей же это, помимо некоторого заработка, дает богатый материал для психологических наблюдений и опытов. Вот вкратце и все. О Сереже — ни слова. А когда день рождения?

— Зачем вам это?

— Это такой секрет? Я астролог, мне просто интересно — кто вы: Близнец, Рыба, Львица?

— Это все чепуха. Шестнадцатого октября я родилась. Весы мы.

Значит, впереди лето — а потом золотая осень. Считая с сегодняшнего дня — первого июня, ей еще жить четыре с половиной месяца. Сто тридцать семь дней. Многое можно успеть.

Имя же ее — Нина. Это меня огорчило. Нина — не из любимых моих имен. Не знаю почему.

Ну что ж делать, Нина так Нина. Привыкну. Мне и мое-то — Сергей — не очень нравится.

Все эти сведения я получил довольно быстро, заговорила она о себе не сразу и как бы с неохотой, но тем не менее рассказала и то, о чем я не спрашивал — о самородке-целителе, например, — подробно.

Тут не словоохотливость, тут, по-видимому, — одиночество. Глубокое, внутреннее, врожденное.

Я, конечно, тоже исповедался сполна. И сказал:

— Почему же вы меня отсылали к психиатру, если сами психолог, да к тому же с целителем сотрудничаете? Отведите меня к нему. У меня депрессия, пониженный тонус, сонливость среди дня, сердцебиение вдруг одолевает. Расклеился, в общем.

Я — его клиент.

— Не знаю… — сказала она.

— Какие-то проблемы?

— Нет. Просто мне кажется, вы это все придумываете.

— Зачем?

— Ну, чтобы знакомство продолжить.

— Вы психолог, от вас ничего не скроешь. Отчасти, да, вы правы. Но я всерьез хотел бы подлечиться. Я же деловой человек, деляга, делец, как только унюхаю, что знакомство может быть мне выгодным, тут же на эту выгоду набрасываюсь. Он ведь по блату меня лечить будет — бесплатно? Ведь я ваш знакомый! А то я скуп — просто до жадности.

— Врете, конечно, — сказала она.

— Вру, — охотно поддакнул я ее профессиональной проницательности. — Вру — и, конечно, заплачу ему по установленному тарифу.

— Если я скажу, что вы мой знакомый, — не возьмет.

— Зачем же лишать человека заработка. Скажите, что я вышел на вас случайно, что вы меня первый раз видите. Оно ведь так на самом деле и есть.

— На самом деле я вижу вас второй раз.

— Первый раз был не я. Первый раз я роль играл.

— А теперь?

— Теперь нет.

— Ну, хорошо. Послезавтра в шесть вечера встретимся тут же. Он живет неподалеку.

А о Сереже — ни слова. Ни полсловечка!

Отставной милиционер жил в старом доме в однокомнатной квартирешке его доля, как я потом выяснил, после развода и размена с женой, не понимавшей никогда его изобразительного и словесного творчества, не понявшей и его преждевременного ухода в отставку — когда ему опостылела милицейская лямка, причем ушел, имея звание для милиции немалое: майор. К чести его, из дома он удалился гордо, взяв с собой лишь десяток любимых книг (остальные двум дочерям), гитару и, конечно, свои картины — поскольку в его семье в них все равно никто толку не разумеет.