День денег. Гибель гитариста. Висельник

Я готов был про себя тихо улыбаться, глядя на эти самые картины, но они мне неожиданно понравились. В них не было того, что я не терплю более всего — претензии. Это были не абстракции и не дилетантский реализм, достижения которого сводятся к тому, что все предметы на картине аккуратно и строго сужаются в перспективу, это не был и натужный, насильственный примитивизм, это было похоже на фотографии неумелого фотографа, на снимках которого дома заваливаются назад, руки сфотографированного человека чудовищно велики, а голова находится от рук на расстоянии трех метров. Правда, портретов не было, были всё городские пейзажи, странный какой-то коричневатый колорит и обязательно где-то полоса или кусок неба цвета расплавленного свинца, мне очень понравился этот цвет. Стихами я утешился (он подарил мне книжечку) грамотные среднеарифметические стихи с попытками философствования — и не больше. Не поразили меня и песни — Нина попросила его спеть, и он спел три штуки.

Нине не терпелось показать мне его способности сразу, он смущался, но потакал ее желаниям — как добрый дядюшка. Он и возрастом годился ей в дядюшки: немного за пятьдесят. Крепкий еще мужчина, с непрошедшим еще румянцем на щеках — от долгого пребывания на свежем воздухе во время милицейских дежурств.

Имя его: Александр Сергеевич. Что ж поделаешь, бывает. Фамилию зато я предвкушал крепко милицейски-военную: Сидорчук, понимаешь, Баблаков, понимаешь, Рррррррахитченко, понимаешь. Оказалось же: Петров. Александр Сергеевич Петров. Найдите подлеца, который стал бы смеяться над человеком с такими именем, фамилией и отчеством. Я не подлец — и не смеялся.

Освоившись — или дав мне освоиться, — он сказал:

— Вы, конечно, сами знаете, чем больны и каким образом вам надо лечиться.

Я засмеялся.

— Конечно, знаю.

Нина улыбнулась. Ей от души приятно было слышать беседу двух умных, понимающих друг друга людей.

— И к таким лечителям, как я, относитесь, конечно, с иронией, продолжил Александр Сергеевич.

— Не буду отрицать.

— И мне вы тоже не верите. Уж очень богатая личность, — отнесся Александр Сергеевич в свой адрес, а Нина вся засветилась, любовно (право слово, именно так!) глядя на него. — Он, видите ли, и малюет, он и стихи, и песни, он и за живых людей взялся. Сейчас начнет рассказывать, кого как от рака вылечил, от прогрессирующего паралича, не считая таких мелочей, как стенокардия и язва. А уж депрессии всякие — просто одним плевком. (Видимо, кое-что Нина обо мне ему рассказала.)

— И вам не верю, — согласился я.

— И не надо. Не верьте, смейтесь — позвольте только над вами руками поводить. Пошаманствовать, так сказать.

Отчего ж не разрешить, я разрешил. Он поводил руками. Я, как и велено было, не верил и посмеивался. Ему бы тоже посмеиваться, но он все больше хмурился, а к концу сеанса вовсе помрачнел.

— Все-таки рак, — сокрушенно сказал я.

— Нет. Вы практически здоровы. Ну, кое-какие отклонения, как у всех мужчин вашего возраста. Даже поменьше. Но что-то вас давит.

Ясно. Нина и про мои разговоры насчет самоубийства сообщила.

— Ничего особенного: жить неохота, — понурился я.

— Да нет, не то, — сказал Александр Сергеевич Петров. — Тут хуже. То есть не хуже, а сложнее. Или не сложнее… Не знаю.

Нина смотрела на него с недоумением.

— Может, тяжкий грех на душе? — спросил я сумрачно, как у ведуна-схимника в пещере, ожидая, что он сейчас воздымет тощую, вскормленную акридами руку и проклянет меня, а я его убью, ибо все равно прощенья нет.

— Вам лучше знать, — сказал он.

— Нет тяжкого греха, — вздохнул я. — Девиц и женщин, правда, бесчестил. По молодости. Ну, жульничал, поскольку делец, — однако в пределах, разрешенных законом и собственной душой. Вот и все.

— И велики те пределы? — допрашивал Петров уже с пристрастием, без шуток.

— Вы о законе или о душе?

— И о том, и о другом.

— Насчет законов затрудняюсь ответить, ввиду отсутствия таковых, душа же, как вы знаете, беспредельна.

Нина глядела на Александра Сергеевича и на меня чуть ли не со страхом, правда, причины страха по отношению к нему и ко мне, наверное, были разными.

— Так вот, — подытожил вдруг Петров, хотя я только начинал входить во вкус. — Лечить я вас не буду. Общаться с вами — не желаю, потому что, извините, лишней отрицательной энергии накапливать не хочу — она на других отзовется. И настоятельно, кроме этого, прошу вас с Ниной знакомства не поддерживать.

— Что ж такое! — воскликнул я, ничуть не медля. — Один вохровец недоделанный на меня с кулаками полез, другой — мент с широким кругозором с девушкой дружить не разрешает! Что за борзость такая, граждане! Не надо! Не надо меня на понт брать!

— Ты не юродствуй! — спокойно сказал Александр Сергеевич, но скулы у него заиграли по-ментовски уже, по-майорски уже они у него заиграли. — Ты не корчь из себя тут. Ты человек с образованием — не скажу интеллигент, правила хорошего тона знаешь и вполне способен сообразить, что после моих слов должен оставить мой дом. Прошу.