День денег. Гибель гитариста. Висельник

— Потом! — пристукнул он слегка кулаком по столу — как пристукивал, выйдя из терпения, на какого-нибудь явно завравшегося (зарвавшегося) мазурика у себя в кабинете, где обшарпанный стол с шатающимися ножками (под одну подложена свернутая в несколько раз газета), где унылый учрежденческий шкаф дешевой полировки, где лампа дневного света вот уж год хочет перегореть и противно жужжит — а сама не очищена еще от мела после ремонта, имевшего быть три года назад, где зеленые стены, стулья для посетителей и свой точно такой же стул с засаленным сиденьем, где накурено, окна зарешечены — и уныло висят бледно-розовые шторы на металлическом карнизе, кольца, которыми они прикреплены, противно визжат при раздергивании и задергивании штор…

— Потом! Потом об этом. Или сейчас… Коротко. Она выслушала, поняла. Но понять не захотела.

— Вы не окосевши, Александр Сергеевич? Как это: поняла, но понять не захотела?

Он некоторое время смотрел на меня белыми глазами с красными прожилками.

— Именно так! Понимая — не захотела понять! Ясно? И вот я пришел к тебе.

— Вас тоже можно на «ты»?

— Все шутишь?

— А что? Злые чары нашлете? Экстрасенсы это умеют.

— Чары? Да нет, у меня несколько иные планы.

Тут он резко поднялся и дал мне пощечину. Постоял и грузно опустился на стул.

Я, любезно склонив голову набок, ждал продолжения. Искалечить его я всегда успею — имея на это полное право как гражданин, подвергшийся в собственной квартире нападению пьяного хулигана. Я ждал.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал майор, будто дельное дело сделал. Теперь так. У тебя пистолет, конечно, есть?

— Есть.

— У меня тоже. Ты берешь двух своих друзей, я двух своих, и стреляемся. Или можно по одному другу — свидетелей меньше. Ну, секунданты то есть.

Ко многому я был готов — а тут, признаться, чуть челюсть не отвесил.

— Это что, дуэль, что ли?

— Вот именно.

— Ну, вы… А если я не соглашусь?

— Тебя еще раз угостить?

— Приму, — не стал возражать я. — Ударившему тя по левой щеке подставь правую. Продолжаем тему христианства.

Но майор был готов к такому варианту.

— Если ты не согласишься, то я в одностороннем порядке. То есть я пристрелю тебя сейчас, вот и все.

И вытащил пистолет. Несмотря на то что он пил водку, рука у него была тверда и держала оружие уверенно.

— Ну стреляйте, — сказал я.

Майор передернул затвор. Круглое дуло, высунувшееся при этом, глянуло как-то одновременно и неправдашно, киношно, но и вполне реально: вот через эту металлическую трубочку вылетит кусок металла и ударит в мое сердце, и я перестану быть. В сущности, не страшно — но обидно уходить, не исполнив задуманного.

Редкий случай: я не знал, как поступить. Майор держал меня на мушке уверенно, сидел от меня на расстоянии двух метров, напасть нельзя. Вопрос один: насколько серьезна его готовность меня убить? Этот вопрос сопрягается с другим: готов ли он сесть в тюрьму — или надеется каким-то образом замести следы? От растерянности я задал эти вопросы прямо:

— Значит, пиф-паф — и застрелите безоружного? И наказания не боитесь? И светского, и высшего — ежели в Христа веруете?

— Светского не будет. Высшего боюсь. Дважды боюсь: потому что после тебя — себя убью. Два греха, второй страшней первого. Верней, первый вообще не грех — верю, что дьявола убиваю. За это, может, и второй грех простится. Не мне судить. Главное — я готов.

Так. Это уже достоевщина, которая растолковала, что русский человек (русский благородный человек!) из-за денег не убьет, спасая себя — не убьет, рвясь к власти — не убьет, а вот из-за теории — убьет. А теория у Александра Сергеевича готова: я дьявол. Антихрист. Змея подколодная. А по народным поверьям, кто змею пристукнет, тому сорок грехов прощается.

— Хорошо, — сказал я, — дуэль. На каких условиях?

— Пятьдесят шагов, стрелять поочередно по жребию. До смерти.

— Нечестно, гражданин майор! — сказал я, выпив тоже немного водки. Пятьдесят шагов! У вас глаз пристрелямши. Для вас чем дальше, тем шансов больше. Мои условия — десять шагов.

— Это как же? Это рулетка получается! Кому первому выпадет, тот и убьет?

— Зато справедливо. Вы, я вижу, совсем стыд и совесть потеряли. Хотите наверняка меня прибить. А я стрелял-то всего раза три по консервным банкам. Я и с десяти шагов-то не попаду!

Он подумал.

— Хорошо. Рулетка так рулетка. Если ты меня убьешь — она поймет. Не может не понять. Итак, завтра на стройке химкомбината. За городом, глушь, стройка лет десять как заморожена, подвал весь водой залит. Труп — в воду. Завтра утром не позже семи заезжайте за мной, чтобы полвосьмого на месте быть. В это время там на десять километров вокруг никого нет, выстрелов не услышат.

— Выстрела.

— Да, выстрела. Честь имею.

Майор встал, чуть ли не прищелкнув каблуками и слегка поклонившись уважая меня теперь как противника — или уважая суть завтрашней мистерии, имя которой: смерть.

После его ухода я выпил еще водки и стал думать.