День денег. Гибель гитариста. Висельник

Тихо поднимаюсь по черному ходу (в этих домах еще есть черные ходы), по деревянной лестнице, дверь незакрыта, как всегда: в этом доме не боятся воров. «Сами воры!» — аттестуют себя коммунальные обитатели, но это не так. Если и украдут что-то, то безгрешно — на выпивку, ибо поголовно все пьяницы. Но живет здесь и человек, которого я называю Бен Гурион. Этимология прозвища проста: у него затейливая фамилия Бенгуров. Человек для особых поручений, как охарактеризовал его Морошко. Я общался с ним раза три или четыре, но особых поручений не давал, разве что — сопроводить меня во время некоторых опасных поездок, поприсутствовать при некоторых встречах с ненадежными людьми. Дверь в комнату Бен Гуриона была незаперта — как и положено человеку для особых поручений, который может понадобиться в любой момент. Лишь бы ты не был пьян, просил я мысленно Бен Гуриона.

В комнате, к моему удивлению, горел свет. Бен Гурион, невысокий и даже тщедушный с виду (но я знаю, сколько силы и ловкости в этой тщедушности!), сидел за столом, сложив руки, как примерный ученик, сидел под настольной лампой, стеклянный абажур которой был расколот, — и читал.

— Что это ты делаешь, Бен? — спросил я, от удивления забыв даже поздороваться.

— Читаю, — ответил Бен Гурион. Сам он вообще никогда не здоровался считал лишним неженством.

Оба мы говорили шепотом. Я плотно прикрыл дверь и сел напротив Бена.

— А что читаешь?

— Книгу.

— Интересную?

— Не-а!

— А чего ж читаешь?

— Да зачитался как-то.

— Бессонница?

— Сроду не было. И днем сплю, и ночью сплю.

— Зачем же читать, если неинтересно? Какая книжка-то?

Бен не смог ответить, лишь с недоумением посмотрел на книгу. Перевернул, глянул на обложку. «Лев Толстой. Анна Каренина», — прочел я.

— Ладно, Бен. Раз ты не спишь, то и не спи до утра. Сможешь?

— Запросто.

— А утром к половине седьмого, нет, лучше даже к шести, пойдешь по адресу, который скажу, это старый дом, там при выходе закуток есть, из него все видно, а туда посмотреть — темнота. Выйдет человек, я тебе его опишу. Вот и все.

— Ясно, — сказал Бен Гурион. И назвал цену. Цена была большая, но не чрезмерная. Я согласился и дал задаток.

— Я бы меньше взял, — вежливо объяснил Бен Гурион, — но жилой массив это тебе не лес, не пустырь. Вдруг бабка за молоком пойдет. Да мало ли…

— Давай так. Бабка, наряд милиции — меня не касается. Не сможешь в подъезде, уговори в лес по грибы. Понял?

— Да понял, — добродушно улыбнулся Бен. — Тут только одно хорошее место есть.

Где?

— Да в книге. Одно только хорошее место: как этот, ну… Ну, сено он косит.

— Левин?

— Может быть. Сено он косит — это хорошо. Я бы покосил. А остальное выдумки все. Ну, изменила баба. Ее измудохал, его тоже — все дела.

— Это прошлый век, Бен.

— В прошлом веке не мудохали?

— Случалось, — сказал я, чтобы отвязаться, и стал излагать ему подробности. Повторять не пришлось — у него была замечательная память.

Уходя, но не открывая еще дверь, я шепотом сказал:

— Позвонишь из автомата через полчаса после… Скажешь: майора нет.

— Понял.

— Кстати, а как книжка-то твоя называется? Кто автор?

Бен послушно взглянул на обложку и вслух прочел:

— Лев Толстой. Анна Каренина. Да я сроду на это внимания не обращаю. Было бы внутри интересно.

— Так неинтересно же.

— Неинтересно! — со вздохом согласился Бен Гурион и снова углубился в чтение.

Подъезжая к своему дому, я увидел одно освещенное окно.

Плохо, подумал я, могут обратить внимание, что разъезжаю по ночам.

Быстро загнал машину в гараж, вышел, посмотрел: окно горело.

Я сделал пару шагов — и встал как вкопанный — и опять задрал вверх свое офонарелое рыло. Светилось мое окно — третье от подъезда на девятом этаже.

Чего ты пугаешься, уговаривал я себя, поднимаясь. У Нины же есть ключи. Правда, она никогда не появлялась ночью — но захотела вот. Невтерпеж. Любовь и все такое. И это замечательно: она очень сейчас мне нужна. Очень. Я люблю ее. Я никого никогда так не любил. Мы будем жить долго и заведем множество детей. Целый детский сад. Победим другие народы не качеством, так количеством!

Я открыл дверь, торопливо прошел в комнату — и, клянусь, не вздрогнул, не вскрикнул и даже не удивился, когда увидел майора — на давешнем месте, на стуле у стола.

— Да вот ушел от тебя, а потом вспомнил, что не предупредил, чтоб ты без фокусов. А тебя нет. Ну, думаю, значит, фокусы уже начались.

— Все не было случая спросить: вы не в уголовке работали?

— В ней в самой.

— И двери взламывать там научились?

— Я запомнил ваш ключ, ваш замок. У меня хорошая зрительная память. Без хвастовства — особенная. А дома у меня станочек, слесарю иногда.

— Вы прямо на все руки мастер!

— Не без этого.

— Плохо думаете обо мне, Александр Сергеевич.

— Очень плохо.

— Я с секундантом ездил договариваться, у него телефон испорчен. Так что отправляйтесь спокойно домой, ложитесь баиньки, никто на вашу драгоценную жизнь не покусится.

— За секундантом можно было и утречком — как и за моим.

— Ваш-то предупрежден, а моего уговаривать надо!