День и час

— Ты знаешь, на чем спит наш политотдельский водитель?

То было время, когда ты уже не был в политотделе новичком. Прошел без малого год, как ты здесь появился, и Муртагин все чаще обращался к тебе на «ты», чем на «вы».

Вопрос, что называется, на засыпку. Ты недоуменно пожал плечами.

— Не знаю. Ну, наверное, на постели…

— Наверное… В том-то и дело, что не на постели, а на голом матраце, даже без подушки.

Немая сцена. Вообще-то тебя так и подмывает сообщить товарищу Муртагину, что ты все-таки не старшина роты и даже не каптенармус. Нет, начать так: не нянька, не старшина, не каптенармус. В такой последовательности. Но ты, зная Муртагина, помалкивал. Он тоже молчит, в упор, без какой-либо наигранности смотрит на тебя, и ты не выдерживал этого взгляда.

— Ну и дурак, — сказал.

— Дурак-то дурак, — соглашается Муртагин, — но как же так, живешь в одной казарме с человеком и не знаешь, что тот спит, можно сказать, на голой сетке?

— То был матрас, а теперь уже голая сетка.

— Дело не в том. Дело в том, что тебе, выходит, наплевать, как живется и служится твоему товарищу. Ближнему. Что же говорить тогда о дальних? А на машине-то ездишь…

Что верно, то верно. На персональной муртагинской машине ездил весь политотдел. Потому ее и звали «политической», а не муртагинской.

…И даже, помнится, в дальние развлекательные прогулки. Как-то: в Суздаль, Владимир…

— Азат Шарипович! — взмолился ты. — Я-то ездил с Хлопоней. Хло-по-ней, понимаете? А у Хлопони таких проблем просто не могло быть. Попробовали б ему постель не выдать! Он, между прочим, вообще один на двухэтажной кровати спал. Знаете, как его звали в казарме? Хлопуша, а не Хлопоня — как пугачевского кореша. А теперь, когда Хлопуша уволился в запас, вы почему-то взяли шофера не из «старичков», а из «молодых», я бы сказал, из зеленых. Тюфячка взяли — вот он и спит без матраса.

— Ну, ты мне эту терминологию — «старички», «молодые» — забудь. А то что ж мы с тобой: боремся-боремся с этим злом, да сами же и заразились? А я-то думаю: почему оно такое живучее? А носитель, бациллоноситель-то, выходит, под носом. Придется снова вызывать твоего однокашника, пускай он теперь персонально тебя разделает как бог черепаху. Думаю, на сей раз ему принципиальности хватит. И потом, да будет тебе известно, что никого я не выбирал. Кого мне дали, того и взял. Это ты у нас привереда: в дальние поездки — только с опытным шофером. С этим новичком небось в Петушки бы не поехал.

А ведь можно биться об заклад: это он сам попросил, чтоб шофера ему дали из карантина. Вносил посильный вклад в воспитание новобранцев.

— Надо признаться, правда: я и сам случайно узнал, что парень неустроен. Спросил сегодня, как служба идет, а он мне и бухнул: все бы, говорит, ничего, да спать не на чем, никак постель не выдадут. Мог бы, конечно, и раньше спросить, все-таки больше твоего на машине езжу. Я вовремя не спросил, ты не поинтересовался, как вошел в колею твой сослуживец. Другие наши товарищи не обратили внимания, благо паренек тихий, сам целый месяц помалкивал. Выходит, мы все вместе, всем отделом получили «неуд». Профессионально несостоятельны. Что там у вас за порядки, кстати говоря, в комендантской роте? Чем так загружен старшина, что месяц не может выдать солдату постельное белье?

«Что там у вас за порядки?»

Знал бы Муртагин, что порядки комендантской роты тебя давно уже практически не касаются, хотя ты, как и положено, приписан к ней, живешь в одной с нею казарме, как и другие солдаты, несущие службу при штабе УИРа. Но приходишь сюда поздно, зачастую уже после вечерней поверки и отбоя, на зарядку не бегаешь, строем в столовую не ходишь. Дело не только в том, что у тебя другой, нежели у караульных, график дня, да нередко и его насыщенность, диктуемая подчас самим же Муртагиным. Твое положение на службе — тоже другое. У тебя у самого должность старшинская, и старшина роты  л и ч н о  приглашает тебя в каптерку для примерки новой пары сапог, самолично кладет на постель свежий комплект белья. Дело еще и в том, что служишь-то ты последние месяцы. У тебя в казарме уже свой угол, свой налаженный быт. Как у старого екатерининского солдата, который, устроившись у костра, отвечал фельдмаршалу, что до Луны, если подумать, два суворовских перехода. К тому же эту конкретную казарму ты всегда считал только местом своего ночлега. Местом работы было все остальное, в том числе и другие казармы, но здесь — ночлег. Костер. Бивак. Кому-кому, а комендантской роте воспитателей хватает и без тебя. Переступил порог — и «Вольно!». Можете расслабиться, сержант Гусев. Согнуть ногу в колене. Вы не при исполнении служебных обязанностей.