День, когда мир перестал покупать

В конце мая 2020 года, когда по всему миру катилась первая волна коронавируса, полицейский в Миннеаполисе душил коленом Джорджа Флойда, пока тот не умер на глазах у очевидцев, снимавших это на свои телефоны. Движение Black Lives Matter («Жизни черных важны») вскоре переросло в общенациональное, а затем и международное возмущение расовой несправедливостью. Это был неожиданный поворот событий. Разгар глобальной пандемии – не самый подходящий момент для того, чтобы миллионы протестующих вышли на улицы. Кроме того, не было очевидной причины, по которой этот инцидент мог стать чем-то большим, чем очередная мимолетная вспышка: жестокость полиции в отношении чернокожих граждан, к сожалению, не редкость – видео подобных смертей распространялись не раз, лишь за некоторыми из них следовали беспорядки, и даже отчаянная мольба Флойда («Я не могу дышать») звучала как эхо предыдущих убийств. Тем не менее в 2020 году Black Lives Matter стало, пожалуй, крупнейшим протестным движением в американской истории, и изменения, вроде бы немыслимые всего несколькими неделями ранее, обрушились мощной лавиной: статуи, увековечивавшие память работорговцев, сбрасывались с постаментов; государственный флаг Миссисипи лишился символов эпохи рабства; футбольная команда Washington Redskins согласилась изменить свое расистское название; а крупные города вроде Лос-Анджелеса и Миннеаполиса предприняли шаги в направлении кардинально иного подхода к работе полиции. За две недели поддержка движения выросла больше, чем за предыдущие два года, увеличившись во всех категориях населения, независимо от возраста, образования и расы – и это в стране, где разногласия в общественном мнении часто кажутся непреодолимыми. «Что-то сделало людей более восприимчивыми к этим идеям», – говорит Кассер.

Тому могли способствовать два психологических аспекта. Один из них – эффект некоммерческого времени. Поскольку многие люди не работали, не учились, никуда не ездили и не ходили по магазинам, у миллионов жителей страны появилось редкое окно свободы, чтобы обратить свое внимание на более серьезные проблемы. Но и широкомасштабный сдвиг в сторону внутренних ценностей тоже мог сыграть свою роль. Исследования постоянно показывают, что менее материалистичные люди также менее эгоцентричны и с большей вероятностью испытывают сочувствие к другим. Они, как правило, имеют меньше расовых и этнических предубеждений; им чаще неприятно находиться в положении социального доминирования над теми, кто отличается от них.

Иными словами, одна из причин, по которой в результате далеко не первого случая полицейского беспредела произошли незаурядные изменения, заключается, возможно, в том, что больший процент населения интерпретировал это ужасное событие с ментальной установкой, явно отличавшейся от той, которая обычно заставляет их ежедневно работать и тратить деньги. Мир, переставший покупать, способен перейти от личной трансформации к социальным потрясениям, причем изменения могут начаться в мгновение ока.

10 Возможно, мы должны увидеть руины, прежде чем осознаем, что пора строить нечто новое

Майкл Буравой видел, как умирает экономика.

Буравой – аккуратный, подтянутый мужчина семидесяти с небольшим лет, все еще говорящий с легким британским акцентом, несмотря на десятилетия работы профессором в калифорнийском университете в Беркли. В день нашей встречи он был одет в черный спортивный костюм и черные же кроссовки, что нисколько не портило его образ интеллектуала. Из его квартиры открывается вид на озеро Мерритт, считающееся местной достопримечательностью благодаря ожерелью огней вокруг него, а также на когда-то печально известный своим уровнем преступности[11] центр Окленда, ныне усеянный стройками многоквартирных домов для миллениалов.

Весной 1991 года Буравой занимался тем, что сверлил отверстия в деревянных досках на фабрике мебельного объединения «Север» в отдаленном промышленном городе Сыктывкаре в Союзе Советских Социалистических Республик. Это была, мягко говоря, необычная для него должность. Во-первых, он весьма плохо справлялся с работой. «Моя некомпетентность была совершенно очевидной», – сказал он мне. Во-вторых, холодная война между Россией и Западом была в самом разгаре. Некоторые русские коллеги считали его шпионом, поскольку правда казалась слишком странной, чтобы в нее поверить. Буравой был социологом и занимался «включенным наблюдением», то есть полностью погружался в изучаемый образ жизни. В данном случае он наблюдал за внутренней работой государственного завода, производившего мебельные гарнитуры для казенного жилья. Он и не подозревал, что является свидетелем последних дней советской империи.